На Съезде народных депутатов СССР Горбачев чувствовал себя вполне уверенно. Он не сомневался, что держит ситуацию под контролем. Даже не получая желанного комфорта и единодушия, он продолжал работать в своем аппаратном стиле и, кажется, не сомневался в его возможностях.
Мог ли Горбачев прийти к демократам? Депутатский корпус в большинстве своем был воспитан в почтении и привычке к иерархической системе власти. Кроме того, оставался некий магнетизм, некий психовластный эффект Генерального секретаря ЦК КПСС как личности всемогущей. С учетом всех этих обстоятельств можно предположить, что какие-то резервы в выборе политической линии у Горбачева еще оставались. Скажем, веди он себя иначе при выступлении Андрея Дмитриевича Сахарова по декрету о власти, решай некоторые персональные вопросы более последовательно, возможно, и результаты были бы явственнее.
Конечно, на каком-то этапе система все равно бы очнулась. Очевидно, что раньше или позже, но ГКЧП в той или иной форме должен был состояться. Его не могло не быть. Распадавшаяся система таким образом должна была себя проявить. Сейчас я понимаю, насколько бесполезно упрекать лично Михаила Сергеевича в нерешительности или невразумительных действиях. Он добился максимума в рамках той логики, к которой был приучен, которую олицетворял всей своей биографией, всем своим обликом. Он достиг предела возможностей. Можно только посочувствовать ему, что в кульминационный для него момент – в дни выработки нового Союзного договора – Горбачев не сумел развернуть работу так, чтобы она не сопровождалась центробежными устремлениями республик. Эти устремления воплотились в украинском референдуме, в полном недоверии к нему со стороны всех глав союзных республик.
Как личность, способная оценивать ситуацию и принимать решения, к концу 1991 года Горбачев дискредитировал себя полностью. Я бы определил так: Михаил Горбачев был олицетворением высокоодаренного и великолепно обученного знатока маневрирования в рамках системы с целью ее модернизации. Но он споткнулся о самый опасный инстинкт политика – инстинкт сохранения власти. Хотя в последний момент, когда уходил со сцены, проявил немало мужества и человеческого достоинства.
* * *
Через год после созыва первого Съезда народных депутатов СССР возникла новая перспектива – российские выборы. К тому времени мы разочаровались в возможностях союзного Съезда, нами владело чувство неудовлетворенности итогами его работы. Я могу совершенно честно сказать, что нас просто вытолкнули на республиканские выборы. Мы решили предложить обществу идеи демократизации уже с площадки Съезда народных депутатов РСФСР. И старались это делать в условиях дремучего консерватизма и махрового аппаратного маневрирования со стороны российских коммунистов, но одновременно и в условиях возраставших ожиданий и надежд общества, связанных с нами. Давление ожиданий мы ощущали каждой клеточкой.
Это был период расставания с иллюзиями по поводу Съезда народных депутатов СССР, это был период расставания с КПСС как лона, в котором многие из нас обретали свой политический голос. Это был период перехода на российский уровень, на российскую стратегию реформ как единственно возможную для нас, если мы рассчитывали обрести хоть какое-то влияние в обществе.
Когда Борис Николаевич Ельцин вновь с блеском победил на выборах – теперь уже народных депутатов РСФСР, началась подготовка к российскому Съезду и многострадальная, но виртуозная по исполнению, кампания по его избранию председателем Верховного Совета. «Исповедь» помогла