Как только текст обращения к народу был составлен, мы сходу стали передавать его по телефону, куда только могли, по всей территории России. Обеспечить безмолвие Ельцина было уже невозможно. Он уже говорил.
Потом мы направились в Москву. Были ли у нас мысли об аресте, засаде? Естественно, такие мысли в голову приходили. Самое главное было решить — уже после того, как воззвание было составлено и его начали передавать — главное было решить, что делать дальше. Все сходились на том, что оставаться в Архангельском бессмысленно. После небольшого обмена мнениями было решено пробираться в здание Верховного Совета. Сообща мы решили, что Анатолию Собчаку следует возвратиться в Ленинград и контролировать обстановку на месте.
Самое удивительное было в том, что до Белого дома мы добрались быстро и беспрепятственно.
Была одна забавная деталь. Из Архангельского мы ехали в одной машине с Борисом Николаевичем. Охранники решили нас вооружить. Но после немногословной дискуссии о том, кому какое оружие дать, Ельцин отказался от пистолета-автомата, сказав, что на то охрана и существует, чтобы он мог не брать в руки оружие. Мне дали пистолет. Хотя я имел понятие о том, как, как с ним обращаться, я тоже от него отказался, так как по складу души не являюсь поклонником оружия.
План действий у нас был самый общий — мы попросили созвать дипломатов и журналистов. Силаев распорядился собрать правительство. Наша позиция к тому времени была сформулирована: речь идет о государственном перевороте, мы готовы обратиться к народу с призывом к политической забастовке, организовать кампанию гражданского неповиновения.
Нас изумило, что правительственная связь работала великолепно. Еще в Архангельском мы решили связаться с Кравчуком, Назарбаевым. Они были первыми, о ком мы вспомнили при вести о путче. Мне запомнилось, что ни один, ни другой не стал занимать какой-то однозначной позиции по отношению к ГКЧП. Мы услышали пожелание решить все спокойно, мирно, до некоторой степени получили моральную поддержку, но не дождались ясно высказанного однозначного осуждения ГКЧП.
Кравчук рассказал нам о том, что его посетил генерал Варенников, как он стращал, пугал, требовал подчиниться ГКЧП. Кравчук заверил нас, что не испугался и не согласился на сотрудничество, что остался при своем.
И уже когда мы были в Белом доме, поступили вести от Акаева — он выразил безусловную, прямую и последовательную поддержку нашей политике. Но большинство руководителей союзных республик, как говорят иногда в театре или спорте, держали паузу.
Очевидно они не имели достаточной информации о происходившем, либо считали момент неподходящим для обнародования своих мнений. Но в дальнейшем, чем больше ситуация складывалась в нашу пользу, тем охотнее, настойчивее и определённее поступали от руководителей союзных республик телеграммы поддержки, тем чаще раздавались их междугородные звонки.
Сама реакция руководителей республик на ГКЧП была вполне ожидаемой. Во-первых, это был совершенно естественный страх людей, воспитанных в репрессивной системе. Во-вторых, я не исключаю их подспудных опасений, что общение с Россией и с Ельциным как с «малопредсказуемой необузданной силой» может им повредить.
Ну и третье: очень многие в тот момент понимали, чувствовали и ощущали, что советский режим находится в глубочайшем кризисе, но ясности по поводу того, в каких формах этот кризис будет протекать, не было. Сохранялось множество вариантов дальнейшего развития событий. Неопределенность, боязнь высунуться раньше времени, и в то же время опасения «засидеться» дольше выгодного момента — вот чем руководствовались в те дни союзные лидеры.
Я понимаю их отношение к событиям 19-21 августа. Время подтвердило, что в те дни мы действительно зачастую страдали иллюзорными надеждами и романтическими увлечениями. Что касается информации с мест, то она была двойственной. С предприятий шел поток сообщений о безусловной поддержке позиции российского руководства. А вот в поведении местных властей прослеживалось много всяческих ужимок и ухищрений. Нас это не очень волновало. Ясно было видно, что путч не породил волну действий и деклараций солидарности, не стал причиной цепной реакции создания подобных маленьких ГКЧП в областях и автономных республиках. Путч продержался только в Москве. Но и в Москве по большому счету сочувствия не вызвал. Жизнь не прекратилась. Те, кто не вышел защищать Белый дом, тот занимался своими делами. А для многих все эпохальное событие вообще прошло стороной. Принципиальных разногласий не было