4 октября в воскресенье в районе полудня, узнав о том, что происходит, мы с Потораниным поехали в Кремль к Филатову. Министры под руководством Черномырдина и Сосковца собрались на Старой площади. Ельцин появился в Кремле около 16 часов. Мы с ним не встречались. Всю ночь шел совет, поиски коллективных решений.
Почему Ельцин сразу же не выступил по телевидению? Он сам пытался объяснить это, но я думаю, объяснения этому нет — по крайней мере убедительного. Я неоднократно утверждал, что хотя Ельцин совершил много ошибок, нанесших вред и стране, и людям, я всегда подчеркивал, что все это легко прощается только за то, что в течение трех лет он смог руководить страной, избегая кровопролития.
В октябре кровопролития не удалось избежать. И я думаю, Ельцин испытал чувство глубокой личной вины за происшедшее и больше всего беспокоился о том, как бы не ввергнуть страну в еще более тяжкие потрясения. Я не уверен, что появившись перед страной в таком смятенном состоянии духа, он добавил бы людям положительных эмоций.
Появившись в Кремле он долгое время рассчитывал на внятные и ясные действия силовых структур, а затем был парализован многочасовым заседанием министерства обороны. Что реально стояло за поведением военных? Понятно желание армии уберечь себя от повторений Вильнюса, Тбилиси, Баку, когда на военных была свалена вина за авантюрные действия политического руководства.
И все же, судя по всему, основной причиной медлительности генералов было выжидание — вдруг ситуация каким-то образом изменится. Не исключено, что армия питала надежды на стихийную победу той, антипрезидентской стороны. Я думаю, что суть колебаний генералитета состояла не в том, насколько соответствует указ конституции и законам. Это была попытка сам указ поставить под сомнение, попытка переждать, пересидеть в надежде на какие-то кардинальные перемены.
Руцкой был уверен в поддержке армии и в этом смысле он не слишком ошибался. Просто какие-то мелочи мешали этой пассивной поддержке перерасти в активную.
Я не понимаю страну, в которой чрезвычайное положение, объявленное главой государства, может в течение пяти часов обсуждаться на коллегии министерства обороны и коллегии министерства безопасности — и при этом дискуссии разворачивались не вокруг того, как его исполнить, а вокруг того, как его не исполнять.
Я не понимаю систему государственной безопасности, которая нуждается в регулярных войсках, чтобы овладеть нештатной ситуацией.
Все происходящее в Москве свидетельствовало о том, что без силового решения не обойтись. И так как обнаружились полная недееспособность министерства внутренних дел, саботаж министерства безопасности, то несмотря на неохоту руководителей министерства обороны вмешиваться в борьбу политических сил, президенту ничего не оставалось, как все же обратиться к военным.
Можно ли было избежать штурма Белого дома? Если бы указ 1400 от 21 сентября сопровождался незамедлительной, грамотной и ответственной деятельностью власти, то да. Если бы была проделана не столько идеологическая, сколько психологическая работа с теми, кто находился в Белом доме. Нужна была психотерапия.
Но когда 3 октября в Москве начали хозяйничать боевики, а мирное население стало подвергаться смертельной угрозе, и выяснилось, что переговоры с представителями президента лидеры Белого дома использовали в качестве ширмы, то другого пути уже просто не было. Штурм стал неизбежен.
Но и штурм был проведен таким образом, чтобы больше напугать, чем применить насилие. Пожар Белого дома, с которым ассоциируется жестокость этой акции, скорее всего, произошел по вине тех, кто находился внутри. По Белому дому в основном стреляли болванками.
Когда стало ясно, что военные просто тянут время, Филатову было предложено ехать в министерство обороны к Грачеву и найти любые слова, доводы и идеи, чтобы убедить его начать действовать. Мы же стали соображать, кого еще из сведущих людей можно привлечь к поискам решения. Мы послали за маршалом Шапошниковым, поскольку рассудили, что будучи человеком военным он хорошо знает изнутри министерство обороны и психологию военных. Потом подъехал и Дмитрий Волкогонов.
После переговоров было решено, что Шапошникову и Волкогонову лучше присоединиться к Черномырдину и министрам, которые работали на Старой площади. Шапошников всю ночь на 4 октября провел рядом с Черномырдиным и, на мой взгляд, был попросту незаменим. Именно он донес до премьер-министра наше коллективное мнение, что ему надо ехать к Грачеву, использовать все свои права и полномочия премьер-министра, чтобы не дать министру обороны уклониться от выполнения указа президента. Через какое-то время в министерстве оказался и президент.
После того, как Ельцин взял всю ответственность на себя, только после этого военные приступили к поиску ответа на вопрос, как технически можно нейтрализовать боевые группы в Белом Доме. Вместе с тем там оказался специалист, который уже имел точный план боевой операции — с детальной рекогносцировкой и последовательностью действий.
Этот план мог быть выполнен при двух условиях. Первое касалось людей, окружавших Белый дом. Их надо было как-то с площади увести. Второе условие — дождаться рассвета.
Что касается людей вокруг Белого дома, то … их там не оказалось. Как выяснилось, защитников Белого дома ночью пригласили в здание, втянули туда. Такое впечатление, что лидеры Белого дома полностью исключали вариант развития событий, предполагавший штурм здания. По логике вещей выгоднее было как раз создать первый пояс обороны из уличных защитников, которые фактом своего присутствия вокруг здания парламента могли создать большие трудности для нападающих, могли в какой-то мере парализовать войска.
Почему людей с площади убрали? До конца это так до сих пор и неясно. Возможно, это было сделано с целью психологического давления на власть — вот смотрите, мы говорим не от имени пятисот депутатов, а от имени двух тысяч людей. Не исключено, что у руководства Белого дома были и другие более коварные идеи о том, как прикрыться людьми в критической ситуации. Вероятно, это могло произойти и без всякого умысла, стихийно. Ночью было холодно, защитники устали…
Но факт остается фактом: тяжелейшая преграда исчезла сама собой. А мы всю ночь ломали головы, как рассеять людей. Возникали сумасшедшие идеи: пригласить тех, кто собрался у Моссовета пойти к Белому дому, послать к защитникам Белого Дома делегацию…
И нужен был рассвет, чтобы исключить непредвиденные обстоятельства и лишние неприятности. Но по тому, как развивались события, я понимал, что военные ждут не только рассвета, а просто ждут, куда дело повернется. Были бесконечные тревожные вопросы, где армия и невнятные ответы, что она уже подошла и готова действовать. До последнего момента эти недавно казавшиеся дисциплинированными и лояльными президенту подразделения были не слишком управляемы…
Студия российской телерадиокомпании на Ямском поле оказалась совершенно без защиты, и когда меня в Кремле разыскали ребята из «Алекса» с сообщением, что они собрали 60 вооруженных человек и готовы пойти туда, куда я укажу, то мы, посоветовавшись, 30 человек отправили на Ямское поле. Характерная деталь: пока они туда добирались, их останавливали на каждом шагу и выясняли, куда и по чьему распоряжению они идут. Охранять объект, который оставался на тот момент единственным источником информации для всей страны, никто не собирался, а тем, кто шел его защищать, сплошь и рядом чинились препятствия.
Затем нам поступила информация о том, что где-то в массовом порядке тиражируются листовки в поддержку мятежников, в которых утверждалось, что армия на стороне оппозиции. Листовки разносились по Москве. Мы связались со Степашиным, заместителем министра безопасности, который не был об этом осведомлен. Люди, которым по долгу службы полагалось быть в курсе дела, сплошь и рядом ничего не знали. Странная ситуация…
Всю ночь нас не покидала тревога о тех, кто собрался у Моссовета. Я не видел никаких резонов для того, чтобы звать людей на улицы. Я это сказал Якунину, Пономареву и активистам «Демократической России», которые пришли ко мне в кабинет на Пушкинской, днем 4 октября. И когда Гавриил Попов выступил по «Эхо Москвы» с призывом к москвичам, мне показалось это серьезной ошибкой.
Я не имел никакого отношения к призыву Гайдара. Этот призыв в конечном счете оказался полезным, но неправильно было изображать его как подвиг правительства. Пережитая опасность не должна лишать нас способности давать справедливые оценки. Правительство, которое призывает безоружных людей выйти на улицы, по которым разгуливают бандиты с автоматами, расписывается в своей полной несостоятельности.
Люди у Моссовета стали фактором давления на нерешительную власть и, очевидно, повлияли на поведение генералов из министерства обороны, склонили их к действию. Стало ясно, что если потянуть еще немного, то две толпы — у Моссовета и Белого Дома — могут войти в соприкосновение и начнутся массовые кровопролитные столкновения.
Призыв был и отчаянным, и оправданным одновременно, но то правительство, которое прибегает к таким средствам, после разрешения конфликта должно подавать в отставку. Недоразумения не прекратились