Когда через пару месяцев Верховный совет постановил созвать внеочередной восьмой съезд народных депутатов и стало ясно, что это делается с одной целью — отменить соглашение с президентом, обращение Ельцина к народу стало окончательно неизбежным.
К тому времени соотношение сил и настроения в окружении президента уже претерпели существенные изменения. В первую очередь это касается Юрия Скокова. Соблазнительный шанс, выпавший ему на предыдущем съезде (большинство депутатов высказалось за то, чтобы именно он возглавил правительство), не был реализован из-за позиции Ельцина, который предпочел поддержать Черномырдина. Это обстоятельство не могло не повлиять на внутреннее отношение между Скоковым и президентом.
У Скокова, очевидно, уже не оставалось иллюзий относительно тех мыслимых и немыслимых обещаний, которые время от времени давал ему Ельцин. Кроме того, у него, по-видимому, крепла уверенность в том, что позиции Ельцина поколеблены. И в-третьих, по натуре Скоков менее всего склонен к рисковым действиям, балансирующим на грани закона. Кое-кому он даже мог бы показаться человеком нерешительным. Но это другое — он всегда стремился к корректности по отношению к праву.
Ну, и конечно, не стоит забывать, что Скоков никогда не оставлял мысли сделать политическую карьеру, выработать собственную политическую линию, и это требовало самостоятельного политического поступка.
Все это вместе подвело секретаря Совета безопасности к тому, что он не склонен был поддерживать всякие чрезвычайные шаги президента вроде обращения к народу и заявления от 20 марта.
Вице-президент Руцкой также дистанцировался от новых намерений президента. Как отреагировал на это Ельцин? Создается впечатление, что Ельцин вообще не давал себе труда сосредоточить внимание на фигуре своего вице-президента. Он не придавал значения ни его выходкам, ни его деловому экстазу, ни его моральной непоследовательности. Мне казалось, что Ельцин не опасался Руцкого и его выходок, не относился к нему серьезно и в этом смысле был достаточно спокоен. Ну, подумаешь — съездил куда-то, ну, подумаешь, ляпнул там что-то. Помню, что он не раз говорил мне с недоумением: «Почему вы не можете договориться?» Руцкой не был для него объектом, достойным серьезных усилий, серьезных попыток убедить, повлиять, завоевать…
На восьмом съезде, не выдержав оскорблений со стороны депутатов и их редкостной оголтелости, Ельцин покинул зал заседаний, заявив, что все компромиссы исчерпаны. Депутаты были готовы к этому. Они потребовали на трибуну генерального прокурора Степанкова и трех силовых министров — Баранникова, Ерина и Грачева. Верноподданническая по отношению к депутатам речь Степанкова не представляла для нас ничего неожиданного, впрочем как и позиция Баранникова, который всю свою энергию употреблял на самовыживание.
Но я бы не стал чрезмерно персонифицировать реальную проблему. Эти люди интересны и важны тем, что они по сути дела отражали реальные настроения тех структур и органов управления, которые представляли.
Мы никогда не питали иллюзий насчет того, что подавляющее большинство работников этих органов не понимает, не принимает и всячески препятствует реформам, что КГБ преодолев период растерянности, восстанавливает привычные связи и свою скрытую власть. Не в личных качествах Степанкова и Баранникова дело, а во внутреннем содержании этих органов управления. Это был сигнал, подсказывающий нам, что постоянно маневрируя и демонстрируя свою решительность и волю, Ельцин как бы потерял инициативу, потерял почву под ногами…
В тот же день, когда Ельцин покинул съезд, все ожидали его выступления по телевидению. Позднее выяснилось, что его выступление перенесли. Все ломали головы почему и искали здесь какой-то глубокий смысл. На самом деле никакого коварного плана за этим не стояло.
Политические задачи, которые постоянно подбрасывала нам жизнь, нуждались для своего воплощения в личной подготовленности действующих лиц. А поскольку большинство проблем так или иначе замыкались на личности Ельцина, на его персональных поступках, то во многом и зависели от его настроений, ощущений, готовности или неготовности.
Ельцин — человек кумулятивный. У него бывают и деловые спады, и всплески активности. Его надо здорово завести, чтобы его поступок приобрел решительность. Но нередки ситуации, когда он отказывается от активных действий, уходит от решения вопроса, пытается отложить его. Он подчиняется какому-то внутреннему камертону, своим внутренним часам. До сего дня президент работает на такой индивидуальной основе и нет никаких возможностей подчинить его системе обязательных правил и процедур. Часто самые простые бытовые, телесные причины его поведения просто не приходят в голову сторонним наблюдателям, которые нагромождают многомудрые комментарии в поисках глубинных стратегических подходов.
И наоборот, немало было таких случаев, когда сильная заблаговременная коллективная рабочая заготовка воспринималась в обществе как очередное проявление знаменитой ельцинской непредсказуемости. Роковой шаг