Юрий Владимирович Скоков появился рядом с Ельциным, когда возникла проблема подбора заместителей Ивану Степановичу Силаеву, осенью 1990 года назначенному председателем Совета министров РСФСР. Требовался талантливый хозяйственник со связями, с умением завязывать деловые контакты и организовывать работу по решению практических задач российской экономики. Кандидатуру Скокова назвал сам Ельцин, который хорошо знал его по совместной работе еще в тот период, когда Ельцин был первым секретарем Московского горкома КПСС.
Вскоре после того, как Скоков приступил к исполнению обязанностей заместителя Силаева, обнаружилось, что действительно мы имеем дело с человеком волевым, решительным и целеустремленным, стремящимся подходить к любой проблеме системно. Этими качествами Скоков без всякого сомнения подкупал окружающих и привлекал их к себе. По натуре Юрий Скоков человек непубличный. Один из его принципов – действовать, но не демонстрировать. Он шел работать в российское правительство, сознавая и трудности, и перспективы своего нового назначения. Скоков олицетворял тип человека, стремящегося добиваться результатов, каким бы делом он ни занимался. Это тип деятельной натуры.
В ту пору нас в большой степени объединяло желание получить возможность реально управлять экономическим потенциалом России. Для думающего инженера, амбициозного руководителя, каким и был Скоков, задача выглядела вдохновляющей. А какой комплекс принципов должен быть заложен в основу развития российской экономики – этот вопрос в то время оставался как бы за рамками нашей солидарности. Он был открыт, время его обсуждать еще не пришло.
Иван Силаев как премьер-министр и два его первых заместителя – экономист-либерал Григорий Явлинский и руководитель крупнейшего оборонного предприятия Юрий Скоков к сожалению не сумели сформировать желанный треугольник исполнительной власти в России. По замыслу основанием треугольника должен был стать сектор Явлинского, который был призван разработать программу стратегических макроэкономических преобразований и сектор Скокова, ответственный за реализацию программы в рамках текущей хозяйственной деятельности. А вершина треугольника – председатель правительства Иван Силаев должен был олицетворять высокоавторитетное представительство этой работы.
На самом деле скоро у участников предполагаемого «треугольника» накопилось немало взаимных претензий и финалом общей деятельности стала добровольная отставка Явлинского в октябре 1990 года, перевод Силаева через год в Межреспубликанский экономический комитет, который стал заменой союзному правительству, и переход Скокова в Государственные советники РСФСР. Первоначально он был секретарем Совета по вопросам Совета по делам Федерации и территорий при Президенте РСФСР, а затем ему поручили вопросы безопасности и создание Совета безопасности России. Так Юрий Скоков превратился в разработчика российской внешней и внутренней политики.
У Скокова были свои бесспорные достоинства – при необходимости он умел ясно и доходчиво излагать позицию российского правительства нашим оппонентам. Я помню баталии по поводу бюджетной политики на 1991 год – так называемая проблема одноканальных или многоканальных отчислений в федеральный бюджет. Скоков умел разговаривать с директорами предприятий на их языке. Он понимал их менталитет. Но в конечном счете метод его работы опирался на старую советскую экономическую культуру, один из ключевых элементов которой заключался в уповании на административные эффекты в решении принципиальных экономических проблем.
Подспудно выявилось, что Скоков весьма специфически общается с коллегами. У него остался навык безапелляционного руководства, сформировавшийся в режиме административной экономики. Скоков не считал нужным что-либо менять в себе. И все это сочеталось с немалыми персональными амбициями, связанными с перспективой его работы в российском правительстве. В свое время, получив возможность подкрепить свою волю и темперамент оценками и мнениями Скокова, Борис Николаевич охотно опирался на его способности. Я помню, что, скажем, весной 1991 года Скоков практически постоянно сопровождал Ельцина во всех поездках по стране, обеспечивая ему крепкий тыл в общении с хозяйственниками на местах.
У Скокова была склонность к дополнительным контактам с разного рода секретными военно-информационными службами. Раньше нас всех он осознал, что эти службы играют незаменимую роль в структурах власти. В конце концов свой интерес он реализовал на посту секретаря Совета безопасности Российской федерации. Он сам задумал этот Совет, сам занимался разработкой соответствующего закона, работал над проектом самозабвенно и целеустремленно, обнаружив при этом немалый талант сотрудничества с депутатами. Он умел заинтересовать и привлечь их на свою сторону, одновременно расширяя личные контакты с представителями спецслужб.
Наши отношения довольно долго я расценивал как дружески-партнерские. Ельцин рассчитывал на наше сотрудничество. К сожалению, наши разногласия по стратегическим вопросам реформирования России, до поры до времени остававшиеся неочевидными, в конце концов дали о себе знать. С момента формирования правительства реформ в ноябре 1991 года, когда Ельцину были предоставлены полномочия председателя правительства, а я стал его первым заместителем, у нас с Юрием Владимировичем уже практически не получалось никакого взаимодействия, хотя я и предлагал Скокову работать с нами в правительстве. Но этого не случилось. Думаю, дело не в том, что он сам искренне стремился к премьерскому креслу и считал себя имеющим все основания его занять… Дело было в реальном раскладе сил.
Мне кажется, в наших отношениях не было ревности и борьбы за влияние на президента. У меня был свой участок работы – выработка идеологии и стратегии, у Скокова – своя роль в сфере хозяйственного управления. Я считаю что в основе наших разногласий была не борьба за чувства Ельцина, а вопросы принципиального характера. Надо отдать должное Юрию Владимировичу – он не из тех, кто камуфлирует разногласия. С первых дня разработки и реализации программы российской экономической реформы у него был свой, во многом непримиримый взгляд на этот процесс. В этом смысле он был последователен.
Другое дело, что в то время, когда мы работали в правительстве и вроде бы несли общий груз ответственности за его решения, Скоков демонстрировал все большую склонность общаться и сотрудничать с депутатами. Его усилия не пропали даром: депутаты отдали ему предпочтение при выборах премьер-министра на седьмом Съезде народных депутатов России в ходе знаменитого рейтингового голосования, использованного в качестве компромиссного варианта для достижения согласия между президентом и Съездом по поводу кандидатуры на должность председателя Российской Федерации. Съезд проходил в декабре 1992 года, на нем было отказано президенту в продлении полномочий председателя правительства, предоставленных ему на 12 месяцев V (внеочередным) Съездом 1 ноября 1991 года, поэтому обсуждался вопрос о том, кто же станет премьер-министром. В результате того, что большинство депутатов высказало полное неприятие кандидатуры Егора Гайдара, Ельцин вынужден был отказаться от его дальнейшего продвижения. Рейтинговое голосование носило рекомендательный характер, и, несмотря на большинство голосов в пользу Ю. В. Скокова, по рекомендации Егора Тимуровича президент предложил Съезду кандидатуру Виктора Черномырдина, занявшего второе место по итогам голосования.
Это тот случай, когда от имени президента и как бы по его поручению со страной работали люди с противоположными целями и ценностями. Фигура Скокова олицетворяла ту двойственность власти, на которой взросло немало серьезных и даже трагических исторических противоречий в последних 7 лет президентства Бориса Николаевича, таких как октябрь 1993 и ноябрь 1995 (начало чеченской войны) годов.
Почему все же после рейтингового голосования на Съезде, в котором победил Скоков, Ельцин так и не доверил ему премьерского кресла, хотя неоднократно его Скокову обещал? Ельцин разделял нашу правоту с точки зрения конечной цели реформаторской деятельности в правительстве, и в то же время он постоянно сомневался в нашей способности реализовать задуманное. Дорожа Скоковым в одних ситуациях, он не мог с ним согласиться и довериться ему в других. И получилось так, что Черномырдин оказывался той переходной фигурой, которая символизировала для президента отказ не только от непредсказуемого радикализма Гайдара, но и от предсказуемой активности Скокова. Эпизод с выборами премьер-министра на Съезде стал кульминацией во взаимоотношениях Ельцина и Скокова. Отчетливые в тот момент премьерские претензии Скокова были публично исчерпаны.
Впоследствии Скоков возглавил одно из оппозиционных политических движений, продолжал избегать публичности и по-прежнему не страдал многословием. В основе его позиции лежала защита попранной чести России как от западных экономических партнеров, так и от «реформаторов-налетчиков», игнорировавших советские хозяйственные традиции и организационные основы. Это былло и остается одним из серьезных направлений в российской политике. Лишенное слабостей кликушеской митинговой манеры, оно ориентировано на больные места общественного сознания, связанные с прошлым и будущим российского государства.
Я не считаю национализм перспективной и влиятельной политической мыслью в нашей стране, но моральная апелляция к чести и достоинству человека, замешанная на державности, игра на его чувствах хозяина богатой земли, теряющего по воле злой власти возможность жить красиво и безбедно – это сильный ход в работе с избирателем. Пренебрегать этой реальностью недопустимо для серьезной политики.
У каждого из нас есть свои любимые идеи и ценности. Для Скокова всегда ключевой была идея сильной власти – сначала исполнительной, а затем вообще – государственной. Я тоже за сильную власть, работающую в рамках закона во имя личности. Но есть и другая сильная власть – игнорирующая личность. В конечном счете абсолютное большинство россиян за то, чтобы в России была сильная власть, а Россия – государством мощным и уважаемым. Но каков должен быть тип этого сильного властвования? Здесь и возникают разногласия. Ошибка с Исаковым