Видимую активность в ходе формирования нового российского правительства развивал вице-президент Руцкой и по всем признакам явствовало, что он не прочь его возглавить. Это, может быть, и стало бы вполне логичным роль вице-президента в Конституции не была ясно и четко прописана, и я не исключаю, что если бы речь шла о другой персоне, мы пришли бы к такому решению. Но все наши наработки напрочь не вписывались в мировоззрение Руцкого, а кроме того, для нас важно было не должность заполнить, а претворить в жизнь комплекс совместных целенаправленных мер… И здесь возникали большие сомнения. Да и Ельцин совершенно не был готов воспринять кандидатуру Руцкого.
Сложнее было со Скоковым. Ельцин некоторое время всерьез обдумывал его кандидатуру, обсуждал ее и с нами. Но опять-таки наработанные идеи и Скоков были мало совместимы. Ельцин понимал, что Скоков это знак иной экономической политики. И не наши убеждения, и не наше влияние сыграло в конечном итоге главную роль в выборе Ельцина. Я думаю, он просто ощущал, что экономические проблемы в старых формах по старому методу не разрешить. Он как бы увидел, что команда Гайдара предлагает прорывную стратегию, а это в его характере прорваться, опередить историю.
Приближался пятый съезд народных депутатов России, на котором нам предстояло подбить итоги экономического года, заложить новые основы развития российской экономики, а кандидатуры премьера все не было. В Архангельском работа была в принципе завершена, расстановку ключевых фигур в правительстве мы уже обговорили, я представил Гайдара Ельцину. Съезд уже начался, мы писали доклад Ельцина, который он должен был представить на съезде, а ответа на главный вопрос по-прежнему не было.
И тогда родилась идея, что правительство должен возглавить президент. Я приехал к нему на дачу без особой уверенности, что идею воспримут на «ура». Но Ельцин (там еще был Илюшин) согласился.
Никакого особого желания всю работу и ответственность свалить на него у нас не было, да и Ельцин, хотя и согласился, не был в упоении от этой мысли. Но когда выяснилось, что это единственная идея, позволяющая совместить авторитет президента с ответственностью правительства, которому предстояло решать проблемы огромного масштаба, нам показалось, что изобретение оправдано. Я думаю, что Борис Николаевич согласился по двум мотивам. Во-первых, его безусловно подстегивало то, что он не мог найти подходящую фигуру премьера. Такое бессилие в определенном смысле компрометировало его в глазах депутатов, чего он не мог позволить.
А потом, он, очевидно, просто не мог изменить себе. В этом решении отражается весь способ мышления и все политические и жизненные повадки Бориса Николаевича. Там, где у него появлялась возможность взять всю ответственность на себя и сделать это ярко, публично, там он никогда не упускал своего шанса. Такие обстоятельства бесконечно стимулировали его активность и его деятельность. Это было решение абсолютно ельцинского класса неожиданное, рискованное из тех решений, которые равно могут повлечь за собой и успех, и провал.
В тот момент нравственно-эстетически это выглядело красиво. Привычный ход вещей отметается, президент поднимается в полный рост, взяв на себя новые обязательства перед страной, перед миром, перед обществом, и эти обязательства наполняют его дополнительной энергией, дополнительной волей. И все это мы получили.
Тогда же родилась идея дополнить это решение фундаментальным постановлением о его полномочиях. И мне показалось, что абсолютное большинство съезда народных депутатов с облегчением восприняли этот замысел.
Меня упрекали и упрекают до сих пор за этот ход. Существует мнение, что этот шаг стал одной из главных ошибок Ельцина, который идентифицировал себя с кабинетом реформ и таким образом лишился возможности политического маневра. Я не согласен. Я думаю, что в любом ином случае вряд ли мы смогли бы осуществить то, что мы осуществили.
Съезд по двойственной причине согласился с предложением Ельцина он охотно разделил решимость президента начать новую экономическую политику, но не без задней мысли дать ему возможность полностью провалиться.
Свое собственное назначение первым заместителем председателя правительства я всегда рассматривал как вынужденное. Просто я лучше других знал и понимал тех людей, которые призваны были в правительстве решать поставленные задачи. А утверждения, что мы заранее придумали такую канву событий, при которой Силаев отсылается в Межреспубликанский экономический комитет, тем самым его место освобождается, а мы замыслили заполнить его собой, Ельцину предложили председательское место, пообещав, что всю работу сделаем самостоятельно, такие утверждения безосновательны.
Все шаги были вынужденными. Не найдя достойного премьера, мы вынуждены были придумать ход с президентом. Не имея достаточного квалифицированного кадрового резерва начали работать с молодыми, малоизвестными учеными-экономистами.
А пока все это происходило, советская экономика вырывалась из-под контроля административного диктата, повсеместно вводились карточки, махровым цветом расцвел черный рынок. Карточки не отоваривались, прилавки катастрофически пустели, а производство падало темпами, которые должны были заставить задуматься любого нормального человека. Все это было, и когда в декабре мы приняли решение о либерализации цен, мы решали вполне насущные проблемы продовольственного обеспечения, но и одновременно, как оказалось, заложили фундамент реформы тоталитарной экономики… Работа Правительства