После моего назначения в правительство возможность наших круглосуточных контактов с Ельциным сократилась. В ту пору наши отношения вступили в стадию некоторой перенасыщенности, переизбытка. У нас действительно могла существовать усталость друг от друга… Об этом и Ельцин пишет в своей книге. Но все же это оценка постфактум, тем более что в книге Ельцина она выступает в качестве оправдания. По жизни было немного иначе.
Наше вынужденное дистанцирование, изменение системы нашего взаимодействия выявили другое — Ельцина стало беспокоить неформально-тесное сотрудничество правительственной команды, стали беспокоить наши правительственные «бутербродные» вторники, на которых мы собирались и в обстановке непринужденного общения обсуждали дела. Эти вторники не понравились ему.
В своей книге он называет наши собрания междусобойчиками, на которых решались важнейшие вопросы государственного управления, утверждает, что благодаря этим вторникам никому неизвестный Махарадзе стал сразу вице-премьером, а младший научный сотрудник Головков — управляющим делами правительства… Вообще-то при этом следует учесть, что я был очень против назначения Головкова. А Махарадзе Ельцин хотел назначить руководителем президентской администрации, и этому помешал только Илюшин, который сразу разглядел не своего человека…
Дело в том, что вторники заботили Ельцина именно потому, что правительство из рабочего органа стало превращаться именно в команду, за что сам президент вроде бы горячо выступал. Но в душе Ельцина сохранялись противоречия. Ему, очевидно, казалось, что мы обретаем слишком автономный, слишком самостоятельный статус. Однажды он мне сказал: «Ну, зачем вы там собираетесь?» Я говорю: «Ну, как зачем? Чтобы предварительно обсудить дела перед официальным заседанием в четверг. Придем, снимем десятки вопросов. Потом люди устают, нуждаются в неформальном общении…» Эта роль правительства, этот стиль его функционирования стали тревожить президента.
Позже все прояснилось. Появление в коридорах на Старой площади в непосредственной близости от кабинетов министров радикально-демократического исследовательского центра «РФ-политика», продукты ее деятельности — сценарии, прогнозы, анализы, рекомендации стали буквально ассоциировать с моим именем. Аркадий Вольский, председатель российского союза промышленников и предпринимателей, не нашедший у меня поддержки, постоянно оказывал на Ельцина давление, угрожал, что поднимет на ноги весь Гражданский союз, что у него в кармане 450 депутатов. В печати беспрестанно обсуждалась тема «серого кардинала», намекалось, а иногда писалось в открытую, что президент лишь озвучивает чужие идеи…
На самом деле я никогда не поощрял деятельности «РФ-политики», но и ничего не делал, чтобы ей воспрепятствовать, никак их не притеснял. Но мне казалось, что их аналитические справки были малополезны в той ситуации, что ни к чему кроме как к ненужному обострению межличностных отношений между Илюшиным, Петровым и мной они не приведут.
Сегодня работа Александра Собянина — лидера «РФ-политики» уже совершенно самостоятельна и все равно она воспринимается, как организованная мной диверсия. Ну, что теперь делать! А авторы «РФ-политики» между тем гордятся, что их прогнозы сбылись на 95 процентов.
Накануне шестого Съезда народных депутатов в апреле 1992 года, в день подписания Федеративного договора, после торжеств и банкета, состоялся сложный разговор Ельцина с Хасбулатовым. После этой встречи Ельцин вышел и сказал: «Геннадий Эдуардович, я прошу вас поговорить с Хасбулатовым прямо сейчас». Я ответил: «Хорошо». Ельцин попрощался: «Я поеду. Завтра увидимся.» Хасбулатов мне заявил: «Я настаивал и настаиваю, чтобы ты ушел из правительства. Борис Николаевич просил меня с тобой поговорить». Хасбулатов уже не первый раз поднимал эту тему. Что там говорилось дальше — дело второе.
Когда готовился указ об освобождении меня от должности государственного секретаря и первого заместителя премьер-министра, для меня такой поворот событий выглядел вполне оправданным. Указ был датирован 14 апреля — мы думали, что к тому времени Съезд уже завершится.
Повестка Съезда включала в себя обсуждение важнейших проблем: ход реформы, Беловежские соглашения и очередные поправки к Конституции. Все темы острые, для правительства взрывоопасные. Но существовала договоренность, что если я ухожу, то правительство трогать не будут, что Хасбулатов проведет съезд лояльно к президенту, а я останусь в президентском аппарате заниматься своими оговоренными обязанностями.
Хасбулатов утверждал, что контролирует Съезд. Он постоянно развивал активность, давил на президента, чтобы лишить Ельцина ясной идеи, коллектива единомышленников, и под девизом: «Реформа — наше общее дело», вложить в реформу содержание традиционно социалистическое. В своем докладе на Съезде Хасбулатов предлагал шведский социализм, китайский социализм… Мне кажется, именно тогда особенно четко выявилось, что Хасбулатов — не то чтобы экономист, а довольно способный преподаватель курса зарубежной экономики на уровне массового вуза страны.
С такой подготовкой Ельцин и шел на Съезд. Но на каждом заседании он убеждался, что договориться с депутатами невозможно. Все пошло наперекосяк. Хасбулатов никогда не вел себя так, как было договорено. Но при этом любые новации на Съезде он представлял как неожиданность для себя либо как соответствующие договору.
Стратегия депутатов состояла в том, чтобы поставить под сомнения полномочия президента, на всю страну продемонстрировать, что за его спиной действует какая-то невнятная группа странных людей и этим самым дискредитировать сам экономический курс и Ельцина. Они предпочитали медленную, удушающую тактику, как бы не сразу, не в миг. То, что на Съезде правительство заявило о своей отставке, перехватив инициативу, было неожиданностью для Хасбулатова.
Самое обидное состояло в том, что уже тогда у правительства появились навыки проработки конкретных государственных тем в сотрудничестве с депутатами. Неплохо это получалось у заместителя министра финансов Барчука, по-своему у Чубайса, все охотнее стал входить во вкус дела Егор Гайдар…
Хасбулатов очень умело стал прибирать депутатов к рукам — позаботился о приватизации квартир, дозированно и избирательно посылал в заграничные командировки. Мы ничего подобного со своей стороны не предпринимали. И более того, применили еще один, невольно раздраживший депутатов прием — стали привлекать в исполнительную власть отдельных депутатов, порождая дополнительную неудовлетворенность у остальных. Конфронтация