Сейчас многие склонны упрекать нас в нерешительности: дескать, если бы мы тогда довели дело до конца, не ограничиваясь КПСС, если бы мы распустили в августе Верховный Совет, назначили новые выборы, создали новую систему политической власти, то предотвратили бы последовавшее позже противостояние президента и депутатов, которое в конце концов привело к трагедии октября 1993 года. Это старый и постоянно повторяющийся упрек.
Но я продолжаю утверждать, что эта мера юридически была абсолютно невозможна, а человечески неприемлема. Никто не хочет вспоминать, что в августе президент и Верховный Совет были вместе. Никто не учитывает того обстоятельства, что в августе наряду с Ельциным огромная роль в нейтрализации путча принадлежит депутатам и Верховному Совету как высшему законодательному органу.
Как можно было ставить вопрос о перспективе роспуска Верховного Совета, если мы все вышли из пекла борьбы, тысячу раз спаянные солидарностью? Если мы все вместе понимали, что открывалась уникальная возможность укрепить суверенитет России, новые перспективы для экономики? Не верю я тем бодрячкам, которые сегодня заявляют, что все тогда предвидели, все знали, что уже тогда требовали роспуска советов. А что касается Бориса Николаевича, то и у него такой задумки не было. Тема роспуска Верховного Совета даже не обсуждалась.
Я думаю, позже появятся люди, которые готовы будут расследовать события августа, прояснить все обстоятельства путча, раскопают его корни, отыщут истоки путча, найдут ответы на многие вопросы, повисшие в воздухе. Прояснятся и причины октябрьской трагедии. Пока это нереально. Проведя несколько месяцев в коридорах Конституционного Суда в связи с разбирательством дела КПСС, я увидел, что само правосудие начала 90-х годов — правосудие переходного времени. Истина слишком связана с конкретными интересами правоохранительных органов и их людей. Все слишком вовлечены в эти события — если не практически, то эмоционально, чтобы судить без искажений истины. Одним словом, мало кто был заинтересован восстановить справедливость и законность тогда в августе. Представители правосудия, те, кто должен был эту истину установить, — не исключение.
Это тот случай, когда невозможно добиться беспристрастности, чистого исполнения профессионального долга, так как каждый шаг на этом пути затрагивал бытие десятков тысяч людей и самих тех, кто призван был совершить правосудие. В такие времена вряд ли можно всерьез рассчитывать на то, что нам удастся расставить все точки над «i».
Сегодня все чересчур зыбко. Докапываться до истины — рисковать намеком на стабильность. Я бы не стал осуждать никого. Сегодня это та мера истины, которую общество может себе позволить, которую может переварить. Передача власти