На съездах главный удар всегда приходился по Ельцину. Он, конечно же, совершил выдающиеся усилия по отстаиванию самой идеи реформы. Для меня очевидно, что он всегда искренне желал быть на уровне задач эпохи, желал остаться в истории президентом, способным решать чрезвычайные глобальные проблемы переустройства России. Но безусловно для меня и другое — отсутствие у президента желания делать это системно, на основе некоторых базовых принципов.
Не удивительно, что время от времени он скатывался в своем поведении к классическим приемам советской номенклатурной школы, в которой он и был воспитан как политик.
Обычно трудные задачи, испытания — а Съезды безусловно к ним принадлежали — мобилизуют президента. Но он человек для политика чрезвычайно эмоциональный и чувствительный. Поэтому нередко его естественной человеческой реакцией на события съезда становились перепады настроения и рабочей активности. Он мог начать сторониться необходимых контактов, избегать решительных действий, сомневаться в их уместности и оправданности.
Такое поведение вполне вписывается в его тип личности — и психологической, и политической. Ельцин — интуитивист, привыкший вырабатывать решения, замыкаясь в собственной скорлупе. Нетрудно было заметить, что стиль его отношений со съездом постепенно менялся. Ельцин начал дозировать свое присутствие в зале заседаний, мог покинуть его на несколько дней, хотя в Кремле внимательно наблюдал за перипетиями съезда по монитору.
Я считал это неправильным. Он должен был присутствовать и лично влиять на депутатов своим обаянием, харизмой, умением конструктивно работать. Я думаю, что у Ельцина была и остается возможность властвовать, опираясь не на свои должностные полномочия, а властвовать всем другим. Во времена седьмого съезда этот источник власти — власти человека, способного вести за собой, находить выход из критической ситуации, был в значительной мере ослаблен, практически утрачен. Куда тянули Президента ЭГО?