В апреле 1992 года состоялся первый после начала экономической реформы Съезд народных депутатов — шестой. Самое интересное, что мы не придавали Съезду такого уж большого значения. Нас в большей степени волновало состояние общества, проблемы обеспечения населения. Чуть ли не каждый вагон муки приходилось распределять на правительственном уровне. Бывали случаи, когда та или иная область сигналила, что у нее осталось продовольствия на два дня…
Главная головная боль правительства заключалась в том, что нам невольно приходилось прибегать к замораживанию заработной платы в условиях отсутствия денежных средств. И одновременно приходилось предотвращать социальные конфликты ценой уступок в курсе. Скажем, в марте 1992 Гайдар подписал с шахтерами Воркуты соглашение, которое повлекло за собой дикий бюджетный перекос не только на региональном уровне, но и в целом по стране.
Насколько я помню, правительство достаточно последовательно решало идеологические вопросы реформы, очень болезненно ежедневно решало вопросы жизнеобеспечения, но самой тяжелой, нервной, и изнуряющей для нас была проблема денежной наличности. Если был бы какой-то способ обойти эту проблему, то мы получили бы удивительно спокойную страну для такого тяжелого отрезка истории, для той стадии ломки, которую она переживала.
Что же касается Верховного Совета и Съезда народных депутатов, то их отторгающая нашу деятельность позиция диктовалась тремя обстоятельствами. Во-первых, у нас и у депутатов существовали серьезные противоречия, разногласия в понимании целей и средств экономической политики.
Второе: способ формирование правительства задел честолюбие многих депутатов. Ельцин поставил меня, Гайдара и Шохина во главе правительства без каких-либо согласований хотя бы с первыми лицами Верховного Совета. Главное — был пронзен до пяток сам Хасбулатов. Мне кажется, это было нашей грубейшей ошибкой. Надо было соблюсти приличия, показать, что президент и вся команда считается с мнением законодателей, уважает его. Если бы согласование кандидатур было проведено, то это смягчило впоследствии всю ситуацию. Брать на себя ответственность, рисковать, делать черновую работу — на этот круг обязанностей на самом деле мало кто посягал. Тем более, что мы предложили концепцию правительства, которое не просиживает штаны, а реально творит реформу.
Впрочем, если быть реалистом, то возможность согласования тоже не следует переоценивать. Главная нагрузка все равно осталась бы, конечно, на Ельцине. Именно его волевое решение помогло России в конце концов начать реформу.
Третье обстоятельство, сформировавшее позицию депутатов, заключалось в реальном положении вещей в российской экономике. А оно было тяжелым.
Вот эти три обстоятельства и создавали горючую смесь, готовую взорваться на Съезде. У нас была традиционная шутка — особенно ее любил Шохин, дескать, сколько еще нам дней осталось, до какого съезда протянем? Мы всегда понимали, что наши идеи значительно более оправданы, чем чьи-либо другие и что чем дольше мы в правительстве, тем лучше для дела. Но способность соотносить свои действия с настроениями депутатов не была нам присуща. Мы начали терять поддержку даже у той части депутатского корпуса, в которой всегда были наши сторонники.
Предложив новую концепцию правительства и приступив к ее осуществлению, мы как бы построили между собой и Верховным Советом дополнительное препятствие, поскольку резко прервали традицию депутатского хождения в правительство — за дотациями, льготами, за решением местных и региональных проблем, за бюджетным финансированием. И в какой-то момент число наших оппонентов стало резко расти. На шестом Съезде у депутатов еще оставалась надежда, что если я уйду, а меня сменит Гайдар, то с ним еще можно договориться — он подоступнее, помягче.
К тому времени Хасбулатов уже нашел те структуры в обществе, в политике и в депутатском корпусе, которые были заинтересованы всячески препятствовать курсу кабинета реформ.
Отношения между Ельциным, Хасбулатовым и мной всегда оставались сложными. Хасбулатов очень хотел, чтобы Ельцин предложил ему стать вице-президентом и когда этого не произошло… Хасбулатов не мог допустить, что Ельцин не пригласил его по причинам политической конъюнктуры или из-за его каких-то личных недостатков. Он мог предположить только чью-то интригу, ему нужно было найти какой-то персонифицированный объект, который он мог воспринимать как главную причину ельцинской прохладности. И он его нашел в моем лице.
Второй удар Хасбулатов перенес, когда президент назначил новое правительство, в котором я занял помимо вице-премьера пост госсекретаря, председателя Госсовета. Насколько я сейчас понимаю (раньше я как-то не сосредоточивал на этом внимание), со стороны Хасбулатова последовало несколько настойчивых намеков, которые означали, что он хочет занять пост премьер-министра…
В дальнейшем наши отношения сопровождались откровенной неприязнью, и мне кажется, что эту неприязнь Хасбулатов переносил и на программу реформ, и на правительство в целом. Я думаю, тогда и пришла ему в голову мысль изо всех сил попытаться «приподнять» свой пост в Верховном Совете до уровня второго руководителя государства. На каком-то этапе Хасбулатов как экономист с экономистом пытался заигрывать с Гайдаром… И всегда хотел быть ближе к Ельцину — этого хотели все. Метания Вице-президента