Уважаемые пользователи!
Если видео не загружается, воспользуйтесь, пожалуйста, альтернативной ссылкой: https://vk.com.
Спасибо!
Игорь Скрипко — актёр, который превращает сцену в планету, а зрителей — в соучастников своих ролей. Родился в Сызрани, в семье, где пели народные песни и верили в силу искусства. Уже в детстве было ясно — этот мальчик создан для сцены: школьные концерты, эстрадно-вокальная студия, первые овации.
Окончил ГИТИС — мастерскую Алексея Бородина и сразу попал в театр «У Никитских ворот» на главные роли. Художественный руководитель Марк Розовский говорил ему: «Ты солнечный артист, а значит — звёздный». Диапазон его ролей в театре простирается от трагедии до искромётной комедии. Играет Вронского в «Анне Карениной», Гринева в «Капитанской дочке», Моцарта в «Амадее», Астрова в «Дяде Ване», Роберта Джордана в «По ком звонил колокол», Д’Артаньян в «Трëх мушкетёрах», Рябовского в «Попрыгунье» и даже Шерлока Холмса в «Пляшущих человечках».
В кино многим зрителям запомнился в роли «мажора» Валеры Петрука в сериале «Последний москаль», а также ролями в «Чёрной кошке», «Бумеранге» и «Путешествии к центру души» .
Критики сравнивают его с Андреем Мироновым за музыкальность, глубину и магнетическую харизму.
Скрипко признаётся: «Актёр — это ремесло, где талант дан свыше, но без дисциплины и трудолюбия он ничего не стоит» . Он не боится экспериментов: в 33 года устроил свой бенефис в театре под эпатажным названием «Душевный стриптиз», где пел эстрадные песни и арии из мюзиклов вместе со своими коллегами и даже летал над сценой «на Луне».
Сегодня Игорь Скрипко — вихрь на сцене и философ в жизни. Его интервью напоминают моноспектакль: здесь и самоирония, и глубина, и та самая «кухня» театра, о которой обычно зритель не догадывается.
Марков А. С. Добрый день, дорогие зрители канала «Культура Достоинства». На нашем канале ранее выходили интервью с художественным руководителем театра «У Никитских Ворот» Марком Розовским, а сегодня в гостях актёр этого театра Игорь Скрипко.
Игорь, добрый день.
Скрипко И. С. Добрый, добрый день.
Голос за кадром. Игорь Скрипко — актёр, который превращает сцену в планету, а зрителей — в соучастников своих ролей. Родился в Сызрани, в семье, где пели народные песни и верили в силу искусства. Уже в детстве было ясно — этот мальчик создан для сцены. Школьные концерты, эстрадно-вокальная студия, первые овации. Окончил ГИТИС, мастерскую Алексея Бородина, и сразу попал в театр «У Никитских ворот» на главные роли. Художественный руководитель Марк Розовский говорил ему: «Ты солнечный артист, а значит звёздный». Диапазон его ролей в театре простирается от трагедии до искромётной комедии. Играет Вронского в «Анне Карениной», Гринёва в «Капитанской дочке», Моцарта в «Амадее», Астрова в «Дяде Ване», Роберта Джордана в «По ком звонит колокол», Д’Артаньяна в «Трёх мушкетёрах», Рябовского в «Попрыгунье» и даже Шерлока Холмса в «Пляшущих человечках». В кино многим зрителям запомнился в роли мажора Валеры Петрука в сериале «Последний москаль», а также ролями в «Чёрной кошке», «Бумеранге» и «Путешествии к центру души». Критики сравнивают его с Андреем Мироновым за музыкальность, глубину и магнетическую харизму. Скрипко признаётся, актёр — это ремесло, где талант дан свыше, но без дисциплины и трудолюбия он ничего не стоит. Он не боится экспериментов. В 33 года устроил свой бенефис в театре под эпатажным названием «Душевный стриптиз», где пел эстрадные песни и арии из мюзиклов вместе со своими коллегами и даже летал над сценой на Луне. Сегодня Игорь Скрипко — вихрь на сцене и философ в жизни. Его интервью напоминают моноспектакль. Здесь и самоирония, и глубина, и та самая кухня театра, о которой обычно зритель не догадывается.
Марков А. С. Каково работается с Марком Григорьевичем? Ты уже работаешь с ним двенадцать лет?
Скрипко И. С. Двенадцать лет. Как работать с гениальными людьми? Как на пороховой бочке — в хорошем смысле, я сейчас это не в осуждение говорю. Но, естественно, он как человек творческий, как человек, вечно генерирующий что-то, как человек, бесконечно создающий спектакли, — конечно, он неспокойный. И этим он заражает нас всех. И я неспокойный. И как артист, который непрерывно с ним работает много лет, я, конечно, от него что-то перенимаю. Мы, артисты, которые с Марком Григорьевичем работают, уже как сиамские близнецы с ним. У нас уже какие-то черты характера, мне кажется, от него. И при этом я не знаю человека, режиссёра и педагога, руководителя, который при всей сложности своего характера прислушивался бы к артистам так, как к творческим единицам, прислушивался бы к их художественному видению. Потому что Марк Григорьевич, конечно, жёсткий, естественно, как и любой руководитель, он довольно строгий, но если ты импровизируешь, приносишь что-то от себя и являешься со-творцом, он никогда не будет вгонять тебя в рамки, выпячивая своё эго. Он скажет: «Да, да, это классно, я принимаю, это талантливо». А если это не сходится с его какими-то взглядами, он не будет продавливать тебя и гнуть свою линию. Нет, он умеет признавать, что это талантливо, если это действительно талантливо.
Марков А. С. А работа на репетициях? Условно, когда выстраивается образ. Я видел какие-то репортажи и фильмы, как режиссёры кричат на актёров, чтобы добиться результата. Это примерно так же происходит?
Скрипко И. С. Да. Я могу тебе как режиссёр сказать: я тоже себе позволял. Но порой не получается иначе.
Марков А. С. Обязательно нервы, тревожность?
Скрипко И. С. Артисты — очень сложные люди. С артистами трудно держать равновесие. Очень трудно, когда у тебя поджимают сроки, а не готово практически ничего, а так всегда бывает в театре, потому что к премьере за неделю до неё обычно не готово ничего. Я не знаю ни одного примера, чтобы были сшиты костюмы, сделаны декорации и уже стоял бы свет, а артисты знали бы текст. Что-то я не помню ни одного такого случая. Всегда всё делается в последний момент, поэтому никогда не советую приходить на первые премьеры, хотя мы именно на них обычно зовём всех важных гостей, но обычно всё это заканчивается не очень.
Например, гости, которые были на премьере спектакля «Я — Майя» в первые дни, для меня очень важные гости — художественные руководители разных театров, директора театров, продюсеры, режиссёры, звёзды — все мне сказали: «Ну… Надо было звать попозже, потому что всё ещё сыро».
Поэтому, когда выпускаешь спектакль, — я в этом смысле понимаю Розовского и вообще режиссёров — иногда просто не хватает сил, не хватает терпения и самообладания. Хочется чем-то бросить в них, потому что артист — если он нормальный артист — имеет свою точку зрения, он имеет характер, имеет нрав. И артист всегда лучше режиссёра знает, как надо играть, но он не видит себя со стороны. Но когда артисты начинают со своей стороны тебе рассказывать, как надо, то ты один раз сказал, что давайте сделаем так, второй раз сказал. А если они, не дай бог, ещё и сделали это плохо — всё, тут башню может снести режиссёру.
Марков А. С. А каковы твои взаимоотношения с Марком Григорьевичем?
Скрипко И. С. Ну как у артиста с режиссёром?
Марков А. С. Ты так же споришь?
Скрипко И. С. Сейчас уже, конечно, всё стало намного проще, потому что я почувствовал себя в шкуре режиссёра. И, конечно, я сейчас изменился, но я и повзрослел. Первые годы… Что ты! Мы друг друга слали так далеко. Ну мы не бросались ничем, но я бросал там… Он бросал микрофон, я снимал с себя микрофон, уходил, я хлопал дверьми, я уходил со сцены, я снимал с себя костюм, я говорил: «Я больше не буду репетировать с вами, это невыносимо, я вообще ухожу». И всё, а он говорил: «Уходи и не возвращайся никогда больше». Потом я возвращался, он говорит: «Как хорошо, что ты вернулся».
Марков А. С. И так все двенадцать лет?
Скрипко И. С. Ну не двенадцать, конечно, последние года три-четыре всё проще, но первые пять-семь лет, да.
Марков А. С. При этом все ведущие роли он тебе отдал, как только ты пришёл в театр.
Скрипко И. С. Ну да, практически все. И продолжает это делать.
Марков А. С. Как ты это объясняешь?
Скрипко И. С. Понимаешь, можно сказать «есть за что», но это, наверное, так себе звучит. Я просто работаю много. Слушай, большие роли — это всегда большой труд. Не даются роли тем, кто не может это вытянуть. Хотя нет, бывают, наверное, исключения. Но глобально, так сказать, в самом начале пути он дал возможность. Я пришёл, и он сразу мне выдал список. С этим списком я даже пошёл к Алексею Владимировичу Бородину, моему худруку. Показываю ему, спрашиваю: «Алексей Владимирович, вот смотрите, мне Розовский даёт такие роли. Что мне делать? Как?» Он говорит: «Дурак, иди играй!». Это всё, что он мне сказал, и я ему за это благодарен. Марк Григорьевич дал возможность. Ну сделаешь — значит, сделал, не сделаешь — ну гуляй, Вася.
Марков А. С. Какие роли были первыми?
Скрипко И. С. Эраст в «Бедной Лизе», Милый в «Истории лошади». Тогда ещё был спектакль «Кто боится Вирджинии Вульф», но я в него так и не ввёлся. Там вторая мужская роль была. Я уже не помню, как его звали — Джек, Джон… Я, честно, не хотел…
Марков А. С. Это тот, который гость?
Скрипко И. С. Да, гость, молодой этот парень. Они там с девушкой приходят. Потом был «Гамбринус», Костя с Лузановки. Я ввёлся, но сыграл, наверное, раза два, потому что это вообще была не моя история. Потом была роль в «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», но этого спектакля тоже больше нет. Сразу новая работа — Витя в «Дорогой Елене Сергеевне», которую я, собственно говоря, и выпустил. Это была, кстати, очень хорошая моя работа. Там было семь-восемь ролей сразу. Он предложил, и я постепенно ввёлся. И Эраста я поиграл хорошо — тоже была такая хорошая моя работа.
Марков А. С. В течение года вводился?
Скрипко И. С. В течение первого сезона ввёлся. Может быть, я что-то и во втором сезоне выпустил — какие-то большие хорошие работы… И потом сразу пошли новые, новые, новые…
Марков А. С. Как у актёра вообще умещается такое количество текста в голове? Ведь я смотрю на твой график, он достаточно плотный. Помимо театра Розовского ты работаешь и в мюзикловых антрепризах, и в других театрах. Собственно говоря, спектакли даже не повторяются иногда в течение месяца.
Скрипко И. С. Да, все разные.
Марков А. С. И каждый день надо выходить с разным текстом. Как это удаётся?
Скрипко И. С. Не знаю. Я не знаю и думаю, что никто из артистов не ответит тебе на этот вопрос. Это муштра, привычка. Когда тренируешься в спортзале — тренируешь мышцы. Когда четыре года учишься в театральном институте, то тренируешь тело, психофизику, зрение, слух, обоняние, осознание — ты себя всего тренируешь, себя делаешь… Зверя, готового к бою всегда. Нас учили всегда быть в боевой стойке. Сначала это год актёрского мастерства — ежедневного, ежедневного… Можешь себе представить, что в 9.30 приходишь, а в 23 часа уходишь — и так каждый день. У тебя с утра лекция, потом мастерство, потом у тебя речь, потом танец, потом сценический бой… И так каждый день. Потом это всё переходит на другой уровень. Это не просто этюды, тренинги на взаимодействие с партнёром, на восприятие пространства, на внимание, на воображение. Нет, начинаются отрывки — отрывки самостоятельные, отрывки педагогические — плюс вам даются возможности заниматься творчеством, готовить какие-то свои творческие самостоятельные проекты, плюс танец, плюс это, плюс то, потом — спектакли. Конечно, четыре года находишься в этой армии — твой организм привыкает, поэтому, приходя в театр, ты уже готов ко всему.
А потом, послушай, ну текст же не учится за один день. Ты же учишь его несколько месяцев на ногах, он уже запоминается. Если это не ввод. Но, открою тебе тайну: в «Дядю Ваню», вообще мой любимый спектакль, я вводился, был вводной… Я ввёлся, условно говоря, за неделю, то есть текст я учил срочно. И сейчас каждый раз перед спектаклем я его не помню, я каждый раз открываю тетрадь, у меня все роли переписаны от руки. Это — переписывать от руки полностью всю пьесу — тоже, кстати, помогает.
Марков А. С. Только в «Дяде Ване»?
Скрипко И. С. Что?
Марков А. С. Перечитываешь текст перед спектаклем?
Скрипко И. С. Я перечитываю всегда, просто в «Дяде Ване» мне приходится по несколько раз прогонять, и это сложнее, потому что я на вводе. Условно говоря, например, то, что я выпускал… Ну не знаю, что взять тебе как вариант. Что у меня там было? Что до «По ком звонит колокол» я выпускал?.. В общем, неважно, если я выпускаю спектакль «Пляшущие человечки», условно, или «Капитанскую дочку» — оба эти спектакля я выпускал, — то я их помню. Вот сейчас ночью меня разбудили — и я любую арию спою, я всё исполню. Но если я на вводе, то мне сложнее.
Марков А. С. Имеется в виду, выпускал?..
Скрипко И. С. Не я выпускал… Допустим, в спектакле «По ком звонит колокол» я тоже скорее вводной, поэтому мне тоже приходится каждый раз все монологи повторять. Ведь я в последние две недели вошёл. Ваня Арнгольд один репетировал весь спектакль, а я был вводной, то есть мне помешали отъезды, у меня там были работы, я отпрашивался и только в последние две недели вошёл в готовый рисунок. Я пришёл, взял текст, переписал, выучил, сыграл, поэтому он не так запоминается. Если бы я репетировал все четыре месяца, то всё бы помнил.
Марков А. С. Марка Григорьевича называют режиссёром-антисоветчиком с серьёзной гражданской позицией. Это как-то ощущается в работе? Например, ты участвуешь в спектакле «Фанни», где играешь роль чекиста. Твоё отношение вообще к этому материалу?
Скрипко И. С. Насчёт того, ощущается ли это в работе? Ощущается тем, что у Марка Григорьевича практически в каждом материале есть эта болевая история с репрессиями, с его отцом, вообще с его семьей… Конечно, это ощущается, потому что он везде так или иначе об этом говорит, в репетициях он периодически вспоминает это. Не могу сказать, что он как-то это осуждает… Очевидно, что осуждает, но не могу сказать, что он проводит параллели с кем-то, с чем-то … Просто он об этом говорит.
Касаемо спектакля «Фанни», я играю то, что написано. Мне, безусловно, интересно, потому что для меня это, прямо скажем, нетривиальная история. Я, наверное, никогда бы не подумал, что буду играть чекиста Петерса. Да, мы сделали так, что Петерс её допрашивал, отдавал приказы… На самом деле в казематах Кремля не было никакого Петерса. Всё было иначе. В спектакле Петерс имеет, конечно, к этому отношение, но мы сделали так, что он — Петерс из Прибалтики и говорит с акцентом. Вообще это уже наша фантазия, но играть это, безусловно, интересно. Мне интересно — как артисту. Что касается моего личного к этому отношения, то всё это ужасно — всё, что касается притеснения людей. Я против жестокости по отношению к людям. Это было страшно кровавое время для нашей страны. Сейчас я ни в коем случае не оправдываю Каплан: она сама хороша, да и там, наверное, было за что. Но в целом мы же знаем миллионы историй, миллионы разрушенных судеб. Конечно, всё это ужасно. Не хотелось бы, чтобы это повторялось, чтобы когда-то это было. Просто хочется, чтобы история чему-то учила, а мы каким-то образом учились на этой истории… Хочется, чтобы мы становились человеколюбивыми и относились с пониманием, толерантностью и уважением друг к другу. Вот и всё.
Марков А. С. Игорь, а через тексты, которые приходится учить, через роли, которые приходится играть, можно ли найти для себя какие-то жизненные ориентиры?
Скрипко И. С. Можно.
Марков А. С. И какие роли, например, тебе в этом помогали?
Скрипко И. С. Ну, конечно же, Астров в «Дяде Ване» — человек, на которого буквально можно равняться и к позиции которого я стремлюсь. Мне близка его позиция — его отношение к природе, к жизни… Вот он говорит: «Да, я понимаю, если бы на месте этих истреблённых лесов пролегли шоссе, железные дороги, если бы тут были заводы, фабрики, школы, — народ стал бы здоровее, богаче, умнее, но ведь тут ничего подобного!».
Но скорее я думаю о нашем времени. А про русский авось — это я всё-таки не очень люблю. Я люблю, чтобы мы развивались структурно, чтобы всё-таки знали, к чему идём. И сейчас, мне кажется, есть эти ориентиры. Я вижу, как развиваются — может быть, в связи с санкциями, может, в связи ещё с чем-то — отрасли в стране. Народ осознанно понимает, что это нам надо делать, давайте будем это развивать, хватит уже надеяться на авось. И я этому страшно рад, я поддерживаю это. Условно говоря, как артисту мне приходится часто одеваться как-то по-разному, и я принципиально поддерживаю наших, отечественных производителей.
Марков А. С. И это качественно?
Скрипко И. С. Есть очень качественные вещи. Я тебе серьёзно говорю. На мне сейчас отечественные вещи. Цена может быть завышенной, но есть очень качественные вещи. Разные есть, бесспорно, но разные есть и иностранные.
Я сейчас немного отключился от Астрова. Близка мне его позиция. А ещё Роберт Джордан из спектакля «По ком звонит колокол». Антифашист. Человек, который приходит в чужую страну: рискуя своей жизнью, помогает Испанской революции. Пошёл бы я куда-то за чужих? Не знаю. Но антифашистская позиция и его абсолютно сумасшедшая преданность делу — наверное, в каком-то смысле это и про меня. И, возможно, глядя на него, я даже ещё себя, что называется, науськал бы на то, что надо всё-таки быть более преданным. Потому что я иногда рассыпаюсь, так — в разные стороны. Тоже немножко забываю, куда я вообще иду.
Марков А. С. А что для тебя важнее? Роли, которые приносят хороший гонорар, или серьёзная работа, пусть даже за меньшие деньги?
Скрипко И. С. Ты же понимаешь, что мы живём в такое время, ты сам прекрасно это понимаешь, что невозможно сейчас прожить… Нет, прожить, наверное, можно, но невозможно. По знаку зодиака я — Близнецы, мне очень нравится играть классные — нет, слово «классно» не подходит — серьёзные драматические роли, но другой близнец мне говорит: «Игорь, у тебя ипотека. Игорь, ты должен отдыхать. Игорь, ты не можешь не помочь сегодня родителям. Игорь, тебе нужно, ты же хочешь поехать в путешествие. Игорь, но ты не можешь ходить больше в этих джинсах. Игорь…» Понимаешь? «Игорь, ты же любишь пить из хороших бокалов, ты же любишь пить из императорского фарфора». Да, да. Но при этом я, выходя на сцену, харкаю кровью, трачу все свои силы, лежу потом с давлением. Во мне всё это сочетается — не знаю как, и это многих раздражает, я знаю. Чаще всего это и меня в себе раздражает, потому что я могу репетировать Роберта Джордана и одновременно вести, понимаешь, свадьбу на набережной в Сочи.
Марков А. С. Это никак не сказывается, условно говоря, на работе, на творчестве — такие, так сказать, подработки?
Скрипко И. С. Ну, как сказывается? Наверное, сказывается. А как оно сказывается? Я не успеваю сконцентрироваться, то есть я думаю сейчас: «Давно не было кино в моей жизни». Действительно, я там больше года вообще не снимаюсь, притом что у меня в кино было сколько-то ролей. Хороших, плохих — неважно, но это было — и всё. Я говорю, что никогда не стеснялся зарабатывать. Ну были и были. Есть хорошие, есть не очень, есть и такие, которые хочется удалить на всю жизнь и забыть. Но это — плевок в вечность, уже ничего не сделаешь с этим. Я вот думаю: «Почему нет кино?» — а потом понимаю: как же оно появится? Откуда ему появиться, если ты там, сям, здесь, если ты не можешь сконцентрироваться глобально на чём-то одном? Естественно, когда ты в разные стороны разрываешься, конечно, тебе это мешает. Но я не знаю, что для меня важнее. Понимаешь? Я сейчас не знаю, что для меня важнее. Не знаю.
Марков А. С. Это такой кризис идей, кризис пути?
Скрипко И. С. Среднего возраста или пути, не знаю. Говорят, что мужчина начинается в 34–33 года, может ближе к 40: в 35–40 лет. Не знаю, правда или неправда. Мне тут недавно сказали: «А ты уже это, в кризисе?» Я спрашиваю: что это такое, когда, где? А потом думаю, ну да, я на каком-то таком перепутье — и это, и то, и пятое, и десятое — ну не знаю.
Марков А. С. Как Марк Григорьевич доверил тебе режиссёрскую работу? Вообще все спектакли он ставит в театре сам, а тут вдруг молодому актёру доверяет поставить.
Скрипко И. С. Не просто доверил, он вообще отдал мне бразды правления, потому что он же не был ни на одной репетиции. Я его не пускал. Я ему сказал: «Хорошо, давайте, но вы не будете приходить на репетиции». Он удивился: «Как это?» Я говорю: «Ну вот так, вы не приходите на репетиции, я всё делаю сам, потом вы придёте, посмотрите». Он согласился, доверил. Не знаю как. Мне кажется, что он сначала сто раз жалел, когда дал мне это, потому что я же такой в этом смысле — заигрывающийся. Начал я с одного, потом придумал ещё персонажи, потом придумал это, нет, будет то — бюджеты росли. Конечно, я там и свои деньги вкладывал, чтобы кого-то не напрягать. Бюджеты росли, команда менялась, потому что я начал приглашать людей со стороны. Но мне кажется, так и должно быть. Вообще театр — это про новую свежую кровь. И на мой взгляд, в «Майе» получилось, потому что мы не сидели сложа руки, не варились в своём котле, а привлекали людей со стороны, что-то придумывали. Он же доверил, просто вызвал к себе и предложил. Я сначала прочёл пьесу и отверг: «Нет, никогда в жизни, только не это» — подумал: «Нет. Что я смогу с этим сделать? Во-первых, я ничего не знаю про балет. Ну я ходил несколько раз на балет, как бы знаю Майю Михайловну Плисецкую…» Нет, я знал, конечно, все имена, фамилии: Галина Уланова, Александр Годунов и Рудольф Нуреев. Я всех знал. Но что там, как, зачем, почему… Как я могу это ставить? Я, конечно, так засомневался. А потом Марк Григорьевич говорит: «Короче, такого-то числа у нас мы собираем артистов: первая читка. Я либо объявляю тебя режиссёром, либо нет. Давай думай». Я молчал, прихожу к нему за пятнадцать минут до начала читки. Он спрашивает: «Ну что?» Я отвечаю: «Объявляйте». — А сам думаю: «Что я делаю, что творю?» Сбор артистов. Он говорит: «Хочу, чтобы Игорь…» Он объявил — значит, все сидят такие… Он продолжает: «Я хочу, чтобы Игорь сказал несколько слов. Давай, Игорь, говори, как ты видишь эту работу?» Первое, что я сказал: «Во-первых, я думаю, что этот спектакль должен быть очень красивый». И это всё, что я смог родить. И спектакль, кстати, получился действительно очень красивым. Все это отмечают. А дальше, знаешь, всё как в тумане.
Марков А. С. И как ты выстраивал свою режиссёрскую работу? Вспоминал, как с тобой работали другие режиссёры?
Скрипко И. С. Да нет. Сложно было, на самом деле, потому что как раз во время репетиций у меня ещё был очень забитый график — мой личный, актёрский. Я вообще не понимал, как мне всё разводить, и очень благодарен Яне Прыжанковой, моему ассистенту — она ассистент и Марка Григорьевича, — потому что она, конечно, помогала мне. Она правильно расставила наши взаимоотношения, она говорила: «Ну давай сделаем так: ты придумываешь и делаешь, а я потом буду готовое с ними отрабатывать и репетировать. Придумывать за тебя я не буду». И это очень правильно, на самом деле всё, что сделано в спектакле, придумано мной и только мной, за исключением, понятно, балетных историй. Ну что-то там, наверное, Яна подправляла, там такое есть. Но в целом мы наши взаимоотношения обозначили. И Яна очень мне помогла, и Прыжанкова — это просто «ван лав». Ведь было сложно, потому что не было времени, мы не успевали, я в разъездах, на гастролях, съёмках, фестивалях, а Яна мне помогала, и в конце концов мы всё это как-то выстроили. Что-то, конечно, от Розовского, и это естественно. Что-то от… Ну везде понемножку, я же много смотрел спектаклей, фильмов, я же такой насмотренный в этом смысле. Что-то своё рождалось.
Марков А. С. А какие главные смыслы ты вкладывал в спектакль?
Скрипко И. С. Всё-таки про какое-то становление личности через сцену. Я вкладывал то, что знаю. Да, будем честными: все кружева, накрученные вокруг имени Майи Михайловны — хроника, её тексты, искусственный интеллект — всё это кружева. История, на самом деле, очень простая. Она могла случиться не только в балетном мире, но и в обычной театральной истории, в обычном драматическом театре, в кино. История, когда талант противостоит посредственности, бездарности. Больше скажу, недавно подобная история произошла со мной на фестивале. Когда очевидно, что я делаю классные вещи, — не буду сейчас вдаваться в подробности, потому что и так всё сразу будет очень понятно, — против меня обидчивые людишки начали делать мелкие пакости. Но у них это не получилось, потому что, к сожалению, все вокруг были за меня, и им быстро дали за это по голове. Это такое противостояние таланта, трудолюбия, настоящей личности и посредственности, серости, бездарности.
Марков А. С. Как ты думаешь, почему на российской эстраде, в российском кино, сейчас особенно, главные места занимают люди посредственные, я бы так сказал.
Скрипко И. С. Не могу утверждать, просто не знаю, но могу предположить, что это деньги. Может быть. Хотя тут я не соглашусь с тобой, потому что есть действительно очень талантливые люди. На эстраде они тоже есть.
Марков А. С. Безусловно.
Скрипко И. С. Но, безусловно, очень много и тех, которым надо просто взять костюмы и сжечь. И пойти причесаться, научиться петь, научиться себя вести, говорить. А может быть, лучше пойти заняться рукоделием или на фабрику устроиться. Сейчас там дефицит каких-то кадров.
Марков А. С. А как они находят зрителя? Для меня это большая загадка. Ведь зритель зачем-то приходит в театр или на концерт, что-то ему там необходимо. И вот он идёт на такое, что в телевизоре или на радиостанциях крутят, я даже не понимаю.
Скрипко И. С. Говорят, что публика — дура, а я никак не могу с этим согласиться. Но отчасти правда в этом есть: публика — дура. Я в своей жизни ходил на концерты: на Стинга в Москве, на Элтона Джона в Берлине, я ходил на Пугачёву… Понятно, что я ходил на симфонические концерты, на оперы и драматические спектакли. Но чтобы я пошёл на какую-то там… Ну бывало, конечно, у меня такое, что меня приглашали и я ходил. Просто мне оплачивали билеты в каком-то городе, просили полететь на чьи-то концерты — условно говоря, из нашей эстрады. Я ходил, причём местами это было как-то даже неплохо. Однако в целом, чтобы я пошёл… Просто не понимаю, как можно прожигать на это своё время. Но если зрители посещают, если исполнители собирают зал — значит есть потребность, есть интерес. Возможно, низкий уровень вибраций — я не знаю, как это назвать, что это. Нет, я не осуждаю, потому что сейчас скажут: «Вот сидят такие два, понимаешь ли, никому неизвестные, и обсуждают известных звёзд шоу-бизнеса, которым поклоняется вся страна». Думаю, это — просто тенденция. Ну это артисты, которые через несколько лет будут забыты. Если бы это были артисты настоящего, большого уровня, то, наверное, они бы держались, но практика показывает, что их быстро начинают забывать. Понимаешь? Хорошие артисты не забываются. Есть хорошие вокалисты, которых знают все.
Марков А. С. Игорь, ты же поющий актёр, и у тебя прекрасный голос. Я бывал на твоих спектаклях. А сам ты не хочешь на эстраду?
Скрипко И. С. Хочу. Честно, хочу, думаю об этом, но всё это связано с каким-то разбазариванием себя самого, своего времени. Не могу понять, чем заняться, — понимаешь, не знаю. Я хотел бы записать песни, мне это интересно, даже думал об этом, и даже предлагал подписчикам написать для меня песни. Даже кто-то что-то писал, прислали, смотрел, мне не понравилось. Я прочёл и не ответил. Если только попробовать песни, которые уже написаны…
Марков А. С. Каверы?
Скрипко И. С. Можно. Все с этого начинают.
Марков А. С. Скажи, для режиссёра и актёра вообще важна гражданская позиция? Вот Марк Григорьевич мне сказал как-то в интервью, которое у нас выходило на канале: «Я спорю с некоторыми актёрами. Я говорю: „Ты должен быть гражданином!“ А он мне: „Зачем? Я выхожу на сцену, играю, зачем мне ваша политика, гражданственность?“» Как ты смотришь на это?
Скрипко И. С. Актёром можешь ты не быть, но человеком быть обязан.
Марков А. С. По-моему, Галина Вишневская говорила: «Я могу выйти и просто петь, но если я не наполненная, пустая, то очень трудно зрителя и слушателя в чём-то убедить».
Скрипко И. С. Ну факт.
Марков А. С. А чем нужно себя наполнить, чтобы выйти не пустым?
Скрипко И. С. Специально ты себя ничем не наполнишь, ты просто должен жить эту жизнь. Это профессия — твоя ежедневная работа над собой, ежедневная борьба с собой, ежедневная открытость этому миру. Когда я с коллегами разговариваю, то часто спрашиваю: «А ты слышал? Вот там случилось это». А они: «Не-не, я не читаю новости». Для меня это странно. Ты живёшь на этой планете, в этой стране, и… Ладно, хотя для меня планетарный масштаб, конечно, тоже важен, но я живу в этой стране. Как я могу не знать, что происходит в моей стране, которую я люблю? Как я могу к этому быть равнодушен? Как? Как можно говорить: «Я выхожу просто играть»? Ну жаль. Бывают разные артисты. Бывают артисты, которые настолько талантливы и одарены, богом поцелованы, они настолько здорово чувствуют текст, настроение, атмосферу, что такие люди играют — им не нужно ничего. Но это, знаешь, скорее такая даже гениальность, потому что, как показывает практика, гении ловят, у них есть какой-то канал, у них такая энергия, они свободны, органичны, как собаки, и им не обязательно чем-то специально наполняться…
Марков А. С. Ты рассказываешь про кого-то, а про себя не можешь так сказать?
Скрипко И. С. Что я гений?
Марков А. С. Ну, не гений, просто талантливый человек.
Скрипко И. С. Ну безусловно, наверное, я не гений.
Марков А. С. Нет, ты рассказываешь про кого-то, неужели ты не можешь к себе это отнести?
Скрипко И. С. Ну, слушай, в чём-то… Как-то неэтично про себя говорить, но иногда я чувствую это по тому, как легко мне что-то даётся… Не всё, но какие-то моменты мне даются легко. И я, конечно, понимаю, что в этом я гениален, потому что, ну правда, каждый человек в чём-то гениален.
Марков А. С. В чём, например?
Скрипко И. С. Я могу очень быстро освоить материал. Розовский в этом смысле и ненавидит меня и как бы обожает. Перед премьерой спектакля «По ком звонит колокол», например, он мне сказал, что это гениально, как я влетел в материал, потому что я же его не репетировал. Дело в том, что Джордан — это огромная тяжелейшая роль. За месяц до премьеры он говорил мне: «Ты не справишься, ты не сделаешь это». Я в ответ пытался убедить: «Я? Не смешите, я сделаю». За две недели до премьеры он заявил, что это невозможно, а за неделю — воскликнул: «Это гениально! Как ты это сделал?».
У меня действительно есть способность очень быстро влететь в материал, освоить его, имеются некоторые данные для владения публикой, большим количеством людей, я могу смешить, на ходу сочинять какие-то стихи — это всё моё, мне это очень легко даётся…
Фу, так ужасно про себя вот это всё… Лучше как-то отстранённо о чём-то говорить.
Марков А. С. Хорошо, маленький сюжет для передышки. Не так давно мы вместе с Аллой Гербер смотрели спектакль «По ком звонит колокол», и оба были в восторге от твоей игры.
Скрипко И. С. Спасибо.
Марков А. С. После спектакля (расскажу для зрителей и читателей) мы стояли в фойе вчетвером: ты и я, Марк Григорьевич и Алла Ефремовна. Он сказал: «Потрогай, Алла Ефремовна, рубашку Игоря». Она была насквозь мокрая от этой отдачи на сцене.
Скрипко И. С. Да, я там насквозь весь мокрый. Что правда — то правда.
Марков А. С. А теперь всё-таки вернёмся к теме гражданственности, потому что сегодня время такое, когда многие люди разошлись во взглядах. Так вот, как находить, и нужно ли, на твой взгляд, находить общий язык с людьми, которые с тобой, как говорится, по разную сторону баррикад. Ищешь ли ты и находишь ли людей твоих взглядов?
Скрипко И. С. Вообще-то я почти со всеми сохранил хорошие отношения. Во-первых, я ни с кем не ругался. Начнём с этого. И не вижу смысла ругаться, потому что время всё расставит на места — это сто процентов, так показывают практика, история. Во-вторых, когда начались все разногласия, я вообще был словно пришибленный мешком. Я не понимал, что происходит, я такой в этом смысле: а, что, где? У меня везде друзья, родственники. И мне кажется, что нужно просто заниматься своим делом. Я живу в этой стране. Я занимаюсь в России искусством, творчеством, просвещением — это моя миссия. И я не вижу смысла с кем-то что-то выяснять, для меня важнее… Как бы тебе это объяснить?..
Ну хорошо, вот мы с кем-то поругались, пытались что-то друг другу объяснить, кто-то мне что-то высказал, наехал на меня, в чём-то обвинил, хотя меня не в чем обвинять. Я вообще ничего против кого-либо не сделал, совсем наоборот. В общем неважно, какое-то там разногласие случились с кем-то, этот кто-то не так понял, условно говоря, вот мы и поругались. А дальше что? Мы не будем общаться. Есть какие-то ненормальные, которые со мной не разговаривают, я общаюсь со всеми. В масштабах вселенной, в масштабах общемировых проблем — это такая мелочь, что мы с тобой не будем общаться. Кого-то чему-то учить? Зачем? Поругались люди в семьях, родители с детьми. Не общаются семьи…
Причём по всем вопросам так же и у меня. Я со своим папой очень во многих вопросах не схожусь во мнениях — вообще, просто по жизни, не касаемо политической ситуации. Но я себя держу в руках, потому что это — мой папа, потому что я хочу общаться со своим папой, со своей мамой, я не хочу с ними ругаться. Они у меня одни, и сколько нам дано прожить вместе — на этом свете, на одной земле, мы не живем вместе в одной квартире, — сколько нам отведено, я хочу это прожить без споров. Я хочу здесь отдыхать и готов закрыть свой рот, готов замолчать. Я буду умнее, мне важнее сохранить отношения с родителями, с родственниками. Да, иногда бывает так, что я думаю: ух, брошу чем-нибудь в тебя, папа, — но все равно понимаю, что мне важнее сохранить баланс. Для меня эти баланс и гармония в жизни важнее. Когда я в дисгармонии, мне это мешает заниматься творчеством, просвещением. Да и народу стремлюсь сказать что-то важное, человеколюбивое. Я хочу работать на то, чтобы вносить конструктив, а не разрушать деструктивно своё окружение и общество. Все эти скандалы и разборки мне мешают. Я не хочу: не потому, что я боюсь и убегаю, а потому, что мне это мешает внутри, мне важен баланс. Всё.
Марков А. С. В интервью «Российской газете» ты как-то сказал, что с Марком Георгиевичем навсегда и никогда его не предашь. А сейчас ты рассказывал о том, что нужно деньги зарабатывать, что театр тебя не кормит.
Скрипко И. С. А как это связано — зарабатывание денег и предательство худрука Марка Розовского?
Марков А. С. Нет, условно говоря, зачем быть преданным театру? Почему нельзя и уйти, сказав: всё, меня театр не кормит, я могу пойти и зарабатывать деньги в другом месте. Зачем быть преданным Марку Розовскому?
Скрипко И. С. Знаешь, скорее не ему преданным, а себе надо быть преданным в этом смысле, потому что я же человек благодарный, помнящий добро. Я своих не сдаю, не предаю — скорее тут мои принципы. Марк Григорьевич в своё время мне очень помогал, да и театр тоже: в том смысле, что, дав мне возможность развиваться, они помогли мне стать артистом. Ведь я вышел из института, прямо скажем, не оперившийся. Розовский и вся театральная команда отпускали меня, когда нужно было ехать сниматься или подрабатывать. Мне никогда не мешали в принципе. Я сейчас говорю только за себя. Если у кого-то возникли другие взаимоотношения — это их дела. Но мне они ничего плохого не сделали.
У меня был юбилей: исполнилось 30 лет. Смешно, мальчишка, 30 лет. Я сделал такой праздник, что под меня закрыли театр (мы с тобой тогда ещё не были знакомы), у меня был просто пир на весь мир. Я играл спектакль, потом шли поздравления, а в заключение — огромный банкет наверху. Это же тоже шаги, я это всё помню. У нас бывают разногласия, конфликты, даже скандалы бывают… Конечно, меня что-то задевает и обижает. Но я помню, что здесь мне сделали в этой жизни добро. И если нам 20 лет отведено быть вместе — не знаю, 15, 40, неважно, — я буду стараться до последнего балансировать. Хотя, конечно, иногда сделать это очень сложно. Прямо скажем, иногда я бываю просто на пределе. И особенно, когда параллельно… Меня всегда звали в другие театры… и зовут. И меня спрашивают: «Зачем тебе? Что ты тут нашёл?» Я отвечаю: «Не место красит человека, а человек — место». И своими поступками, своими работами я это доказываю. И когда огромное количество новых людей приходят в театр благодаря мне, я понимаю, что это так: не место красит человека. А так как я по-пацански поступаю и знаю, что Марк Григорьевич — сам парень со двора, с такого, Арбатского, и он как пацан, в общем-то, поступает: пацан сказал — пацан сделал, то всё. Я его не брошу! Потому что по-другому я не умею.
Марков А. С. Ты сейчас о Марке Григорьевиче так же рассказываешь, как до этого об отце и матери говорил.
Скрипко И. С. Так он мне как отец, конечно. Я его вижу намного чаще, чем своего отца. Папа с мамой живут в Сызрани, я вижу их там два раза в год. А Марка Григорьевича я вижу два раза в неделю, а то и пять раз в неделю. Нет, он действительно мне, как отец. И что-то он знает такое, чего не знают мои родители. Какие-то вещи мы с ним обсуждаем, я к нему прихожу, и мы с ним говорим.
Марков А. С. Марк Григорьевич вводил тебя в спектакли, которым по 30 лет: допустим, «История лошади» либо «Амадей» в роли…
Скрипко И. С. «Амадей» — всё-таки заново поставленный спектакль.
Марков А. С. Сверял ли ты, условно говоря, свою работу со своими предшественниками? Есть же телеверсии как «Истории лошади», так и «Амадея».
Скрипко И. С. Конечно, во-первых, я тебе больше скажу, первый спектакль Московского художественного театра, который я посмотрел, — это был спектакль «Амадей». До Москвы я же учился в Петербурге и, когда только-только переехал в Петербург, благополучно сломал себе руку. А в это время в БДТ были гастроли Московского художественного театра. Тогда я, будучи студентом, купил себе билет на какой-то там пятый ярус. Помню этот спектакль как сегодня — с Олегом Табаковым, Игорем Безруковым, Дмитрием Назаровым… Ой! Назаров… наверное, уже нельзя говорить.
Марков А. С. Можно просто сказать, что он — иноагент.
Скрипко И. С. Иноагент, да. И кто он там ещё?.. Экстремист?
Марков А. С. Не знаю.
Скрипко И. С. Да… Главное, что с Олегом Павловичем, Сергеем Витальевичем Безруковым и с Евгенией Владимировной Добровольской, царство небесное, к сожалению… Великой актрисой была, конечно, Евгения Добровольская. И Олег Табаков, естественно, величайший гений. И я помню этот спектакль, и потом, когда мне предложили это сыграть, я, собственно говоря, снова смотрел. У нас рисунок частично сохранен. Конечно, я у него там подсматривал, но всё равно сделал по-своему.
Что касается «Истории лошади», там сколько было Милых за 50 лет этого спектакля. Предыдущими были Слава Гугиев, Максим Заусалин. И опять рисунок я выполняю тот же, но делаю, конечно, по-своему. Как говорится, выучи, как надо, и сделай по-своему.
Марков А. С. Как-то после спектакля «История лошади» я говорю: «Игорь Скрипко прекрасен, Марк Григорьевич». Он говорит: «Да».
Скрипко И. С. Вопрос ты ему задал?
Марков А. С. Нет, я ему сказал, что Игорь прекрасен. И Марк Григорьевич согласился: «Да, он прекрасен». Он с такой гордостью это сказал.
Скрипко И. С. Ну ладно, спасибо.
Марков А. С. А ты сравнивал спектакль с фильмом Милоша Формана «Амадеус»?
Скрипко И. С. Да нет, что сравнивать?.. Я брал что-то дополнительно — то, чего нет в спектакле: дополнительные смыслы, планы какие-то, а больше для второго акта драматическую составляющую. Ведь когда я работаю с личностями, то всегда стараюсь как бы копнуть дальше — за пределы пьесы. Я перечитал письма Моцарта, его переписку с отцом, а это очень больная тема в его жизни. Несколько раз ходил на концерты в соборы, в католические церкви, когда там бывают концерты органной, симфонической музыки. «Реквием» Моцарта слушал. Я же всегда всё вокруг смотрю, всего напичкаю в себя, чтобы быть наполненным.
Марков А. С. А как ты думаешь насчёт того, что Амадей Моцарт — и у Милоша Формана, и у Марка Григорьевича Розовского — получился таким лёгким, местами даже пошловатым. Может ли сочетаться в человеке гениальность с лёгкостью и даже пошлостью?
Скрипко И. С. Недавно у меня был разговор с моим другом, который был на «Амадее» и после спектакля сказал мне, что хотел после первого акта уйти, но сдержался, и второй акт произвёл на него сильное впечатление… Я, конечно, против сальности и всяких пошлых шуток, но вкупе меня это, конечно, разбило и сердце мое захватило. Знаешь, дело в том, что чем дальше мы уйдём в первом акте от трагедии и гениальности второго акта, тем сильнее сработает последний монолог, когда публика вообще не ожидает, что так всё повернётся. Это же кардиограмма роли: роль должна быть вот такой, а вот арка этой роли, которая выстраивается максимально противоречиво — даже не противоречиво, она должна быть по-хорошему разнообразна, тогда персонаж как бы сложился. Ты не можешь начать и закончить одинаково, иначе получается, что с тобой ничего не случилось. А мне кажется, что как раз и здорово, что гений Моцарта — именно такой. Ведь человек структурный, спокойный, человек, умеющий вести быт, человек, которого не разносит в разные стороны, а у которого всё от головы, как у Сальери, — разве может написать «Волшебную флейту»? И может ли он написать «Реквием»? Это музыка, которая приходит откуда-то из космоса — в мозг, который открыт этому. Мозг, засорённый бытовщиной, не готов это принять.
Знаешь, иногда мне в голову приходят какие-то сумасшедшие мысли, идеи, когда я вообще занимаюсь абсолютно какой-то дуростью занимаюсь, когда отдыхаю или тусуюсь, когда я открыт этому. В том и трагедия Моцарта, что он, к сожалению, не успел подумать о том, где он будет похоронен, как будут жить его семья, дети, часть из которых вообще умерли, как о нём будут говорить потомки. Я помню, как приехал в Вену, это было давным-давно, я тогда ещё не знал, что буду играть Моцарта. В Вене пришёл в дом Моцарта, а хотел на его могилу, но её нет. А в доме стоит какой-то череп, якобы Моцарта, но уже есть информация о том, что это опровергнуто, что выставлен не его череп, потому что его останков не нашли. Хорошо это? Ужасно. Но, может быть, не было бы тогда этого гения, если бы он был другим. Мы не знаем. У каждого, понимаешь ли, свой дисбаланс — не только у композиторов, так же можно сказать и о некоторых артистах. Был гениальный артист, но страшный пропойца, не будем фамилии называть, и ныне живущие есть такие. Был гениальный режиссёр, умер рано, понимаешь ли, тяжёлая болезнь скосила. Редко-редко бывает, когда всё сочетается.
Марков А. С. Когда б вы знали, из какого сора…
Скрипко И. С. Да. Поэты Пушкин, Лермонтов. Какую они жизнь прожили. Вау! Как рано они ушли…
Марков А. С. Ты стремишься к такой жизни, как у них? Яркой, фееричной?
Скрипко И. С. Вообще, я уже живу такую, мягко говоря, яркую жизнь. Но всё-таки — нет, нет и нет! Во мне сидит второй мой Игорь, он говорит, «Тихо-тихо-тихо-тихо, тормози… тормози. Куда тебя понесло?» Нет, я всё-таки очень много делаю от головы, очень много просчитываю. Может быть, в этом и состоит мой гений, что я всё-таки «секу базар и за базар отвечаю», я всё-таки не позволяю себе. Слушай, естественно, раз я работаю на стороне и стараюсь как-то себя обеспечить, то, конечно, не только себя. И, конечно, я все-таки взвешиваю: «Нет, нет. Нам нужно подумать, что мы будем есть завтра, на что поедем завтра, на что мы полетим…» Всё-таки я другой.
Марков А. С. Наш фонд называется «Культура достоинства». Этому я и посвящу последние вопросы. Что означает для тебя человеческое достоинство? Как ты его понимаешь? Жить человеку, чтобы быть достойным?
Скрипко И. С. Вот я смотрю иногда… Я не могу пока всё это в текст облачить. Смотрю я на кого-то, что он там выложил, написал, сказал о ком-то. Думаю: боже, как это недостойно. Ну зачем? Мне кажется, достоинство — это умение всё-таки не позволять себе переходить за границы допустимого, а оно же, допустимое, внутри. Так что тут для каждого, наверное, своё. Моё мнение не может быть истинным в последней инстанции.
Марков А. С. Мы же слушаем сейчас тебя.
Скрипко И. С. Да, для меня достоинство — это не выходить за рамки допустимого. А допустимое у меня своё. Я всё-таки не позволяю себе кого-то обидеть… Конечно, иногда, наверное, позволяю. Но я всегда готов признать свою вину. Мне кажется, это и есть моё достоинство. И быть достойным — значит, уметь признать, что ты был неправ, ошибся: да, я дурак, и готов это признать.
Достоинство — не торопиться в принятии решений. Мне кажется, это — качество достойного человека. Не рубить с плеча. Оттянуть. Промолчать. Ничего страшного, даже если на тебя выльется ушат с грязью. Ничего страшного, я это проглочу, вытерплю, но лучше я как бы достойно выйду из ситуации… Нет, но если меня незаслуженно обижают, то я, конечно, достану когти, насадки или клыки и укушу.
Марков А. С. А какие вещи в людях могут тебя обидеть?
Скрипко И. С. Неблагодарность. Неблагодарные люди. Вообще, знаешь, я — самый благодарный человек. Я лучше двадцать раз спасибо скажу, чем промолчу. Меня обижает неблагодарность, причём я её не жду. Но если я вложился во что-то и потом вижу, как человек это просто забывает, стирает из памяти и обращает внимание на какие-то мелкие минусы, недочёты, какую-то ерунду, забывая, что за этим стоит мой большой вклад — это меня задевает. Я это больно воспринимаю. В таких случаях мне проще сделать паузу и на время разойтись, потому что я не понимаю, как это возможно. То есть для меня, я уже об этом говорил, мелкие пакости, грязные делишки, какие-то интриги, обидки — всё это мелко. Если для меня человек много сделал хорошего и я понимаю, что масштаб его вклада несоизмерим с этой мелочью, то никогда не обращу на это внимание. Да, возможно, я поругаюсь, попыхчу, на что-то сам себе пожалуюсь, с кем-то пообсуждаю, кости поперетираю, но в итоге всё равно приду к тому, что я ему, делавшему добро, благодарен за всё…
Марков А. С. Игорь, а какие вещи тебя в жизни вдохновляют?
Скрипко И. С. Меня вдохновляет, собственно говоря, сама моя жизнь, она меня вдохновляет, если имеет отклик. Я настолько начинаю порхать, когда вижу, что это имеет отклик у людей. И радуюсь, потому что я сделал что-то значимое — и люди благодарны, и это принесло пользу. Класс! Меня это вдохновляет: я сделал работу, и она получилась. Я вдохновляюсь талантливыми людьми, историями о проявлениях каких-то талантов у других людей. Мне нравится, я радуюсь за таланты.
Марков А. С. А ты мог бы назвать какие-то имена или явления, которые тебя вдохновляют?
Скрипко И. С. Первое, что приходит на ум, когда я говорю о вдохновляющих меня именах и моментах, — это отклик семьи, коллег, отклик зрителей и мой собственный — как это называется, когда чувствуешь, как надо сделать, сказать, сыграть?
Марков А. С. Интуиция.
Скрипко И. С. Да, она у меня хорошая. Когда я чувствую, что делаю всё не просто так, мне это очень нравится. Мне нравится много спектаклей, много нравится фильмов. Я прихожу смотреть «Майю», например, вижу, как артистка работает, я вижу, что у неё получается сегодня круче, чем она делала в прошлый раз, и сцена у неё сегодня сработала. Я смотрю в зал, как там реагирует публика, смотрю — раз, сработало, круто! Меня это радует, вдохновляет. Но о себе такое я не могу сказать…
Марков А. С. Да ты не нарцисс случайно?
Скрипко И. С. Кто не нарцисс? Интересно. Конечно, нарцисс. Но я не могу сказать, что я варюсь только в себе. Сейчас люди подумают, что я, знаешь, такой: «О-о-о, диагноз, он варится в себе». Да нет, это не так. Много чего вокруг: я сейчас был на кинофестивале, условно говоря, — столько потрясающих талантливых людей: артистов, режиссёров, сценаристов!
Марков А. С. А кино-то есть потрясающее?
Скрипко И. С. Есть. Но, слушай, как это сказать: потрясающее? Во-первых, я посмотрел мало фильмов — из-за того, что я там вёл, потому что ездил-то работать. Конечно, что-то я видел: например, кенийский фильм, который победил. Из Кении, Африка, представляешь? Фильм — просто с ума сойти. Понимаешь, очень вдохновляет. На самом деле, если говорить о кино, я вдохновляюсь там, потому что сам давно не снимался, и у меня возникла мысль… Мне на фестивале предложили снять короткометражку. Человек был на моём спектакле и предложил: «Я написал сценарий, хочу, чтобы вы сняли короткометражку», — там, кстати, очень интересный сюжет, а я никогда ничего подобного не делал. Я не умею делать раскадровку, я вообще ничего не умею в этом смысле, но потом подумал: «Ведь я и спектакли не умел ставить, но как-то начал учиться, так что, наверное, и здесь научусь».
Марков А. С. Но для этого же целая команда нужна.
Скрипко И. С. Конечно, конечно. Но когда мне рассказали идею, а сейчас я жду сценарий, то меня это вдохновило. Я сейчас в кино не снимаюсь, но меня вдохновляет, когда я вижу, что тут столько всего происходит: такая движуха, круглые столы, на которых обо всем этом разговаривают, обсуждают, как всё это развивается. Дома включаю какую-нибудь платформу, смотрю там какие-то сериалы, фильмы, думаю: «Господи боже мой! Как это круто сделано, как снято, какие спецэффекты и как можно ими воспользоваться». Удивляюсь, как быстро меняется мир, как фантастически всё развивается. Я тут впервые воспользовался GPT-чатом — это когда ИИ создаёт за тебя тексты. Мы решили попробовать, посмеяться. Ну это — фантастика. ИИ пишет лучше, чем человек. Но не всё, конечно.
Марков А. С. Очень много ошибок.
Скрипко И. С. Да, ошибки и личные какие-то невозможно прописать. Я понял, что меня вдохновляет то, что от меня очень далеко — какой-нибудь спорт, например. Просто я сейчас вспоминаю выступления наших фигуристов на Олимпийских играх. Что они творят! Невероятно! Или цирк: под купол подняться на тросе! В спектакле «Вий» я на четыре метра поднимался и то за руку держался — для меня это всё равно, что побить мировой рекорд. А люди такое творят! Фигуристы, гимнасты, мастера по прыжкам в воду — все они для меня небожители. И это меня так вдохновляет, что я даже плакать начинаю. Серьёзно говорю — я могу расплакаться от переполняющих меня эмоций.
Марков А. С. Игорь, спасибо. Я желаю тебе как можно больше таких эмоций, которые тебя вдохновляют и большого творческого пути.
Скрипко И. С. Спасибо тебе за этот прекрасный разговор. Надеюсь, он был нескучным.
Марков А. С. Спасибо.
