Политический портрет
Если бы не пришло время перестройки, время отката «ястребов» «развитого» донельзя казарменного социализма, время плюрализма, интеллигентам-демократам и другим антитоталитаристам по-прежнему оставалось бы в основном два пути: диссидентствовать и жертвовать свободой или удовлетворяться ролью «самых активных» критически настроенных коммунистов, работающих на грани увольнения. Но история качала свой отсчет. Геннадий Бурбулис к этому времени уже готов был перейти от «теории» к практике борьбы с тоталитаризмом. Вначале стал активным демплатформовцем, союзным депутатом, членом Межрегиональной депутатской группы. Потом выступил одним из создателей Демократической партии России. С головой окунулся в одну, другую, третью выборные кампании — за избрание Бориса Ельцина в народные депутаты СССР, России, в Президенты. Вносил свою заметную лепту в демократическое движение. Но и брал из него для становления личности. На это обратил внимание Б. Ельцин, и последовали одно за другим два назначения Г. Бурбулиса: вначале полномочным представителем Председателя Верховного Совета РСФСР, затем Государственным секретарем РСФСР. Впрочем, если обратиться к подробностям биографии, Геннадий Бурбулис являет собой не столь уж частый случай выдвижения на высокую должность в системе Верховного Совета Президента не администратора-практика, или технократа-производственника, или ученого-технаря, реже — ученого экономиста, а гуманитария, обществоведа, философа, интеллектуала. Кстати, это всегда было великим изъяном общества казарменного социализма, в котором называли «гнилой интеллигенцией» именно и прежде всего философов, филологов. Появление Бурбулиса, Хасбулатова, Шахрая и еще некоторых «университетских», как заметил один из моих знакомых политологов, можно характеризовать при таких рутинных традициях чуть ли не новаторством Б. Ельцина. Это не мелочь. В высоком аппарате власти для того, чтобы он способен был не только действовать, как машина, всегда нужны были гуманитарии — не только экономисты, юристы, но и философы, историки, психологи, социологи, политологи.
Борис КУДАШКИН, обозреватель «России»
Газета «Россия», 11—17 сентября 1991 г.
Философ из Первоуральска
Деятели новой российской генерации… Ельцинская команда… Почему именно здесь образовалась такая прогрессивная когорта политиков демократов? Какую-то специфику содержат этапы их жизненного пути? Да вроде нет. Все знакомое, повторяющееся и даже типичное для судеб советских интеллигентов.
Вот Бурбулис. Ранний этап жизни. (Кстати, похожим было и мое юношество. И юношество автора «Исповеди на заданную тему»). Родился в маленьком, невзрачном рабочем поселке Первоуральске в 45 километрах от Свердловска. Главный поселковый завод «Хромпик», как водится у нас в державе, и кормил, и травил. Включенность в жизнь со всеми «прелестями» пролетарской среды. С широко распространенным пьянством. С романтикой подворотни, уличным братством.
— Пытался разобраться, откуда я родом, почему Бурбулис, что от Прибалтики, что от Урала. Было удивительное сочетание: я был своим как среди местных уличных хулиганов, так и среди «книжников», и являлся своеобразным «мостом» между этими компаниями. Кстати, в те годы в таких пролетарских поселках уличная среда необязательно подталкивала в уголовщину, цинизм, насилие над личностью. Чаще поощряла к заступничеству за слабых, прививала своеобразный неписаный кодекс чести. И это формировало такие ценности, как вкус к свободе, к риску. А книжная среда была истоком другого — уважения к духовности, чего-то похожего на стоицизм.
И потом как у многих. Школа. Ученичество на заводе. Служба в армии. Студенческие годы. Менее традиционными фрагментами биографии Бурбулиса стали аспирантура и преподавание философии в Уральском политехническом институте имени Кирова (10 лет!) во Всесоюзном институте повышения квалификации специалистов Минцветмета СССР. Завкафедрой, замдиректора.
Философ-преподаватель. Вроде бы идеолог партии. Псаломщик коммунизма. Но нет — все гораздо сложнее. Скорее это было время вызревания и становления демократа, поначалу даже в согласии с предметом преподавания. Впрочем, какова была эта «лаборатория» становления личности, лучше расскажет сам Бурбулис.
— Я бы это время так назвал: бурное сплетение самозабвенной искренности профессиональной философско-кафедральной деятельности с наивной самообманом-верой, что мы-то, мол, отделили себя от системы, от ее махрового идиотизма и антигуманной партийно-репрессивной структуры, единицами которой и числились, и фактически являлись. Думаю, что для человека, претендующего на глубокий анализ действительности, такого рода иллюзии непростительны.
И тогда были люди, которые исключали какой-либо компромисс с советской тоталитарной системой, впадая в дискомфорт и лишения, называли вещи своими именами, шли впереди нас по мыслям и оценкам.
Однако я не соглашусь, если кто-то назвал бы это нашей трусостью. Это было бы искажением и упрощением. Скорее это была духовная ограниченность. У меня и сейчас при воспоминании тех лет в принципе совесть чиста. Стыдно лишь за то, что тогда не хватило ума додумать до дна, хотя должен был бы. А за какое-то нравственное приспособленчество, попытки ловчить духовно — их не было — мне не стыдно.
Не было комфортной внутренней жизни, была все-таки внутренняя духовная оппозиция. Со студентами не останавливались перед «крамолой», шли так далеко, когда обсуждали смысложизненные вопросы. Была тяжелая работа рудокопа, проскребывавшегося к сегодняшней истине сквозь бастионы циничных имперских, партийно-крепостнических установок. Да, я любил свою преподавательскую работу. И люблю сейчас. Исповедально-проповеднические струны есть все-таки у меня, где-то удается их больше проявить, где-то меньше…
В кабинетной тиши
В годы брежневщины у честных людей было время в кабинетной тиши или в кухонной товарищеской тусовке осмыслить творящийся политический и идеологический разврат отчеканить формулу фактически правящего «-изма». И потом двигаться навстречу нынешним реформам, до которых тогда еще было далеко, но которые предугадывались, вычислялись.
Геннадий Бурбулис был среди тех, кто наедине и в товарищеских сходках рос в таком своеобразном коллективном духовном подполье. Это была своеобразная среда. Подавляющее большинство были членами КПСС, исправными взносоплательщиками. Их отличали от других товарищей по партии, как правило, критические азартные выступления, большая активность на собраниях. Подчас они сходили даже за лучших коммунистов. Но внутренне это были убежденные противники брежневщины, черненковщины, а затем опора горбачевских инициатив.
Выход их из КПСС и учреждение партий демократов начались достаточно интенсивно в 1990 году.
Итак, нынешнее поколение демократов, к которым принадлежит Г. Бурбулис, как Юпитер из головы Минервы, вышло из КПСС. И это обстоятельство являет собой предмет достаточно щепетильного объяснения демократов, по крайней мере, с двумя адресатами подковырок и ехидных вопросов. Это, с одной стороны, беспартийные гордецы, с изумлением увидевшие вдруг, что их беспартийность подскочила в цене, стала большим достоинством, с другой стороны, фанатичные или экзальтированные партийцы, упивающиеся верностью КПСС.
Те и другие задавали и продолжают задавать один и тот же вопрос: не является ли движение Демплатформы, из которого потом образовались республиканская, демократическая и социал-демократическая партии России, актом политической конъюнктурности? Могут ли быть последовательными демократами бывшие коммунисты? Ответ на все это у демократов достаточно убедительный сводился, да и сейчас сводится к следующему. В тотальной унификации людей заключалось главное преступление строя. И в большинстве своем неоткуда было взяться, кроме как из рядов КПСС, будущим демократам. Режим содержал в своих недрах своих могильщиков.
Развитие свободного человеческого духа, периодическая инвентаризация своих знаний и убеждений, безжалостный отказ от лжеубеждений по мере прозрения всегда считались доблестью, проявлением величия развивающегося духа мыслящего человека. И надо быть зараженным психологией зэковского «общака», чтобы обвинять демократов в отступничестве от идей КПСС, придумывать эпитеты типа «перевертыши», «ренегаты» и т.п.
В этом «прессинге» ярлыками и были особенно ярко видны консервативность, застойность КПСС, грубо препятствовавшей развитию человеческой личности — от старого знания, которое вдруг проявлялось как псевдоистина, к новым истинам. Не подозрения в отношении чистоты намерений демократов, оставивших КПСС для создания оппозиции ей, должны были бы испытывать сограждане, а радоваться случаю, что возможно стало появление в недрах КПСС носителей ее свержения и ниспровержения с Олимпа. Геннадий Бурбулис как раз один из ярких представителей этой когорты «протестантов от КПСС», «ереси в КПСС».
Наша политика нравственна!
Бурбулис говорит о себе, что он политик новой формации. Вникая в его рассуждения об этом, постепенно составляешь представление о том, что он вкладывает в это понятие. Главное — профессионализм, требующий серьезного понимания социальных законов, интересов людей и нравственной позиции. Интересны и другие суждения, дорисовывающие собирательный портрет российских политиков нового поколения.
Сегодня неуместно, считает Бурбулис, придерживаться традиционного представления о философии и политике. «Я рискую себя считать, — продолжает он, — философом по призванию и политиком по необходимости». Отброшены кастовые, номенклатурные высокомерие и чопорность, во главу угла поставлены интересы большинства населения.
Приоритет нравственного критерия сразу сказался в том, что среду политиков новой формации составляют, не чувствуя возрастных перегородок, молодые духом 60-летние Б. Ельцин, Ю. Карякин, Ю. Рыжов, 40-летние, 30-летние Ю. Болдырев, С. Шахрай, Г. Явлинский и другие.
И еще одну грань новой политики показал своим подходом к делу Г. Бурбулис. Это опора на комплекс научных знаний. Когда мы с ним заговорили о депутатской педагогике в истории с демонтажем памятника Дзержинскому, он оживился и сказал: вот случай, когда в конкретной политике важно учитывать социальную психологию.
Это уже были убеждение и логика Государственного секретаря России, ясно понимающего природу происходящих социальных процессов, с достаточной долей уверенности специалиста государственной «рулевой рубки». В политике, определявшейся прежде из «штаба» КПСС — ее ЦК и даже более узким кругом, было много безнравственного. Политика должна быть непременно высоконравственна, честность, нравственность должны определять действия, поступки политика.
Мой вопрос возник из кажущегося противоречия между этим замечательным суждением и изрядным количеством услышанных мной упреков Борису Ельцину и его «команде». «Ельцин подписал Указ, которым покушается на всю собственность КПСС. Деятель республиканского масштаба покушается на собственность всесоюзной партии. Это ли не нарушение?» «Только что обращались к москвичам с призывом защитить от беззакония. И сами начали с беззакония, с нарушения депутатской неприкосновенности в случае с обыском на квартире депутата, секретаря ЦК КПСС В. Фалина». «Правомерно ли потворствовать кампании низвержения исторических памятников Дзержинскому, Калинину и другим?».
Бурбулис, отвечая на мой вопрос, подтвердил, что нравственная координата в политике не просто возможна, она необходима. А комментируя переданные мной упреки, сказал, что видит тут таких два плана. Первый. Неправильно связывать с позицией парламента России и президентского окружения инициативные действия россиян после путча. Изобличение народоотступников — кто бы это ни был — активные путчисты, их пособники из КГБ или КПСС, — продолжение этого же порыва — стихийное намерение повалить памятник Дзержинскому на Лубянке — продиктовано массовым стремлением содействовать восстановлению справедливости и являет собой исключительно инициативные действия снизу. Российское же руководство, напротив, стремится корректировать эти искренние порывы. Так что этот факт отпадает как аргумент.
Второй план. Речь идет о сознательной спекуляции на конфликтных ситуациях недругов прогрессивного российского руководства, т. н. социалистического выбора, об их стремлении подогреть страсти против прогрессистов. Смысл происходящего заключается в том, что та самая тоталитарная система, в которой все мы были взращены, прекращает существование. Это объективный и неизбежный процесс.
Но понять всю глубину исторического преобразования не каждому дано. Те же из недругов, кто это понимает, не хотят с этим смириться, искажают суть происходящего и возбуждают целые слои против возглавляемых Ельциным российских реформаторов.
— Мы с большими или меньшими трудностями в более или менее болезненной форме создаем новый общественный строй на территории России, всей страны. Каким он будет по формам жизнедеятельности, содержанию?.. Значительную часть людей по этой причине трудно рассматривать как противников и осуждать их. Уж очень масштабное преобразование происходит. Даже для теоретически искушенных людей масштабность происходящего мешает понять их предел, определяемый неисчислимыми еще пока шаблонами вчерашнего.
«Духовность и рациональность»
Лед тронулся: вынуждены все чаще расступаться бездуховные аппаратчики «классических форм» и пропускать людей действительно высокой культуры, книжников, мыслителей, людей неординарных. Бурбулис таков. Те, кому знаком вкус исследования и издания собственной брошюры, книги, монографии, подтвердят правомерность такой истины: скажи, что тебя увлекло, о чем ты написал книгу, и я скажу, каков ты. В отношении Бурбулиса эта истина срабатывает весьма впечатляюще.
В числе материалов в ходе подготовки этого очерка мне попалась на глаза книга «Духовность и рациональность». Авторы — Г. Э. Бурбулис и В. Е. Кемеров. Можно себе представить, каким чудачеством и баловством может посчитать кондовый аппаратчик традиционного типа коллегу, озабоченного тем, чтобы в нашей, прямо скажем, пока еще зачастую грубой действительности шел постоянный качественный рост человеческого материала, чтобы осуществлялись «рационализация духовности» и «одушевление рациональности».
Такой замшелый аппаратчик вообще лишь пожмет плечами, а то и покрутит пальцем у виска, узнавая из книги весьма нетрадиционные интересы и пристрастия ее авторов: «Специфика духовной работы человека перед лицом новых требований в том, чтобы самостоятельно изменять свои рациональные установки и схемы деятельности. Накопление знаний само по себе утрачивает прежнюю ценность. На первый план выходит способность личности к обновлению этих знаний, к духовному обновлению вообще».
Впрочем, вот и оппоненты несут газеты с интервью Г. Бурбулиса с подчеркнутыми жирным красным карандашом, как они говорят, бранными словами. Где уж тут культура!
Согласитесь, непривычно обжигают «крамольностью» даже раскрепощенное участием в предперестройке и перестройке сознание такие энергичные выражения «распадается уникальный строй — коммунистический тоталитаризм», «выйти за рамки большевистского мировоззрения», «эти жуткие символы — социализм, общественная собственность, коммунистическая партия, коммунистическая идеология», «советское государство — невиданный в мире жулик», «репрессивный строй», «невменяемое общество», «союз, объединявший бесправные народы с помощью насилия и лжи» и т. п.
Я даже уже вижу «диагностиков»-ортодоксов, которые с исполненной самоуверенности «проницательностью» «раскрывают нам глаза»: «Да это же еретик, ослепленный ненавистью к марксизму, которого он как следует наверняка не знает», «нельзя серьезно относиться к таким кощунственным формулировкам». Вот для того чтобы Бурбулис ответил сам этим «образованным коллегам», я и задал ему вопрос: «Геннадий Эдуардович, как вы, охваченный жаждой демонтажа структуры, сверстанной по ленинским чертежам, относитесь к марксистской доктрине?»
Есть марксизм, спокойно отвечал, видимо, уже не в первый раз Бурбулис, как неотъемлемая часть интеллектуальной истории и культуры человечества. И есть марксизм как идол-доктрина, обретшая своих толкователей с казенных кафедр, практических носителей постулатов относительно нового социалистического пути. Эта идол-доктрина к подлинному марксизму отношения не имеет. В этом случае марксизм подменен идеологически-квасным, репрессивным суррогатом. Отсюда и отношение. Ко второму «новообразованию» отношение как к социальному злу, к первому — как к неотъемлемой части полноценного культурного наследия.
В этой оторопи от непочтения политика нового типа Бурбулиса к традициям Союза народов лично мне видятся проявления рудиментарности сознания, той порабощенности и бескрылости мысли, которых старались добиться все эти долгие десятилетия сталинщина и неосталинщина. Вместе с тем я задаюсь вопросом, многие ли даже из самых смелых интеллигентов-гуманитариев и технарей обрели такую предельную степень высвобожденности интеллекта из-под спуда стереотипов, какая видится за необычайно смело, сочно, многокрасочно, убедительно скроенными «политическими диагнозами» Бурбулиса.
Как тонко, к примеру, очерчен, выражаясь шахматным языком, «позиционный цейтнот» советского человека в таком рассуждении Бурбулиса: «Я понимаю, насколько тяжело сейчас советским людям различать внутри себя два искренних желания — жить лучше, производить больше и в то же время понимать, что в рамках существующих производственных отношений это невыполнимо. Вот за те три дня… наверняка многим россиянам были действительно (внешне) близки лицемерные цели переворота — навести порядок, снизить цены и т. д. Государство-кормилец, но то, что при этом государство еще и эксплуататор, невиданный в мире жулик, — это уже за скобками советского типа сознания» («НГ», 5 сентября).
«Горько, когда твою пулю берет на себя баррикадник!»
Убеждение сознательного борца против коммунистического тоталитаризма и унитаризма, системы казарменного угнетения индивидуальностей и талантов по логике вещей должно придать человеку твердости, бесстрашия, оно становится тем стержнем, на который крепится линия поведения в испытаниях. Испытание было, да какое! Три дня путча! Регулярно голос Бурбулиса, исполненный веры в одоление, гневных уничтожающих характеристик главарям хунты, слышали и Белый Дом, и площадь перед ним с ее 50 и более тысячами защитников российского парламента.
Рассказывает помощник Г. Бурбулиса Н. Богаенко:
— Во время путча я трое суток неотступно дежурил непосредственно в кабинете Бурбулиса, видел его минута за минутой. Наблюдал его хладнокровие, собранность и, я бы сказал, аналитическую суперактивность и работоспособность. Вспоминаю два таких кратких телефонных разговора Геннадия Эдуардовича с Крючковым. Оба раза он требовал остановить продвижение 103-й дивизии. И это была не мольба о пощаде, а гневное настояние правдозащитника, обращенное к политическому разбойнику. В первый раз Крючков солгал, дескать, ничего такого не происходит. Во второй раз пробурчал: «Можете спать спокойно, я их остановил».
Он постоянно был в деле. Следил, чтобы в регионы по факсам регулярно шли распоряжения, указы Президента, информация, вел анализ ситуации, делал мгновенные прогнозы развития событий, и они были точны. Снова шел в радиорубку. За трое суток в его кабинете побывала уйма народу. И через него мы чувствовали волю и решимость Бориса Николаевича. И ни на миг — растерянности, уныния.
Еще более красноречив ответ Бурбулиса на мой вопрос-предположение о том, что госсекретаря наверняка посетили мысли о возможной гибели, исчезновении в пиковые мгновения путча: какие это были мысли, настроения, какая их смена?
Он сказал лишь о том, что реальная угроза физического уничтожения для всех их, ближайших соратников Ельцина, стала естественной, особенно в последний год. Они ясно сознают, с кем имеют дело, какого масштаба историческое противостояние, в которое они вступили. Для них это теперь ни больше, ни меньше как минное поле власти. А в дни путча этот образ приобрел буквальный смысл. Таким образом, в восприятии творимого в дни путча нового ничего не было.
Но добавлялось другое — трудно передаваемое ощущение ежесекундной тревоги и физического бессилия, страдания от того, что могут погибнуть тысячи людей на улицах, пришедших защитить Россию и Бориса Ельцина.
— Это было самое гнетущее состояние, — продолжал Бурбулис. — Возможная гибель тех, кто оказал доверие нашим идеям, действиям, поступкам, делам, но с первых минут путча взял на себя там, за стенами Белого Дома, самое тяжелое. Ощущение, что твою пулю берут на себя эти мужественные сограждане, а ты бессилен что-то в этой несправедливости исправить, — вот самое тяжелое.
«Не у каждого интеллект гуляет по лицу»
Вот таков Бурбулис. После всех приведенных здесь подробностей теперь спросим вновь: удачно ли ельцинское выдвижение Бурбулиса в госсекретари? Я лично считаю, удачное. Но это лишь один голос. Что говорят о личных качествах Г. Бурбулиса некоторые из тех, кто его знает?
Заместитель председателя Демократической партии России Валерий Хомяков.
— Думаю, что Бурбулису делает честь то, что он раньше других демплатформовцев определился в истине: КПСС — абсолютно нереформируемая реакционная организация, и из нее надо выходить немедленно, не дожидаясь XXVIII съезда КПСС. Когда Николай Травкин сделал такое заявление, Бурбулис дал самое ясное и взвешенное обоснование правомерности немедленного создания партии, оппозиционной к КПСС. Он, таким образом, сумел тогда заглянуть дальше других в это наше сегодняшнее, когда мы стоим, наконец, у груды руин КПСС.
В. Малютин, политолог, заведующий общественно-политическим центром Моссовета:
— Логично, что Бурбулис сегодня в ранге госсекретаря. Это человек известного дара и достоинств. Его интеллект сумел отбросить схоластическую шелуху и подняться над пошлыми стандартами режимной псевдонауки еще в эпоху застоя.
Но есть и другая сторона, Бурбулису-философу было и легче это сделать, чем историку. Историки конкретны, и над ними легче учинить цензорский прессинг. Философы были абстрактно неуловимы и для того режима. При этом у Бурбулиса был, определенно, общественный темперамент. Это и помогло вызреванию высокой гражданственности.
Непорабощенность интеллекта в годы брежневщины принесла хорошие плоды. Ныне Бурбулис — самостоятельно думающий человек. Это, кстати, и в демократическом лагере сегодня большая редкость. Среди демократов немало тех, кто, вместо того чтобы думать самому, пытается припомнить, что сказал Ельцин, Попов, Сахаров?
Что еще? Это человек исповедального склада. Безусловно, порядочный. Независимый. Кстати, редкая вещь для россиян. Далее. Отсутствие гипертрофированный личных амбиций, трезвый анализ — что я могу, чего не могу — тоже его сильная сторона. Впечатляет интеллигентность, интеллектуальность Бурбулиса. Прямо скажем, и до сих пор у российского руководящего кадрового состава в его массе интеллектуальность отнюдь не гуляет по лицу.
Если учесть, что президенту Ельцину волевых качеств не занимать, а по части профессионализма и культуры в окружении лидера такого масштаба — это всегда проблема, то Бурбулис — это одно из удачных назначений Ельцина.
«Геннадий сказал: «Заходи!»
Достоинство политика в том, что он продуктивен, в зримых плодах его инициатив, разработок. Мешать этому могут разные обстоятельства. Не в последнюю очередь — собственные недостатки, упущения. Есть они и у Бурбулиса, об этом я не преминул спросить тех, с кем разговаривал о нем. И вот что показалось заслуживающим внимания.
— В том, что Г. Бурбулис — философ по своей первоначальной профессии, преподаватель — говорил, например, В. Малютин, — есть и своя слабая сторона. Он не менеджер, не управленец, что очень нелишне было бы для госсекретаря. Его, мягкого, интеллектуального человека, в силу его высокого служебного положения визитеры, посетители, официальные представители, вчерашние друзья, правдоискатели, сотрудники аппарата и прочие рвут, что называется, на части, и он не может подчас упорядочить этот шквал и зашивается в этом переплетении масштабных государственных дел и обыденной мелочевки. Это при величайшем дефиците рабочего времени госсекретаря.
Своей противоположностью подчас оборачивается особенность политика-демократа. Секретарь в приемной порой вынужден лишь развести руками, когда некоторые посетители с широкой улыбкой устремляются с ходу в кабинет, а на протесты секретаря весело мимоходом бросают: «Какие тут церемонии! Геннадий сказал: заходи без официальщины — мы же соратники в демократическом преобразовании системы!»
Как ни парадоксально, но кое-кому из исполнителей создает дискомфорт и беспокойство тот факт, что шеф — философ и гуманист. Кадровый столоначальник-аппаратчик дает пусть не «диалектически емкие», но совершенно конкретные рубленые установки Остается взять под козырек и выполнять. А тут непривычный стиль: команд практически нет, есть идеи, которые надо самому исполнителю преобразовать в цепочку конкретных действий, позволяющих реализовать идею. Попробуй тут быть на уровне!
Любопытно и соображение Валерия Хомякова. Есть такое правило: достоинства, доведенные до крайности, становятся недостатками. Не стало ли так с преданностью Геннадия Бурбулиса Борису Николаевичу? Он, в ком отмечают яркую независимость мышления, индивидуальность, похоже, стал в чем-то подражать Ельцину, стремиться походить на него. Все-таки, может, лучше оставаться самим собой?
…Будем надеяться, что ему это удастся. Тем более что российские политики новой формации согласны со своим энергичным соратником Геннадием Бурбулисом, действующим в соответствии с убеждением: политика — это высший вид творческой деятельности.
