Предлагаем вашему вниманию стенограмму первой дискуссии в рамках проекта «Понять Россию». В ходе дискуссии велась аудиозапись маленьким ручным диктофоном, но не весь вечер, и её качество оставляло желать лучшего, но с некоторыми потерями была расшифрована. Публикуется она впервые, перед публикацией отредактирована.
Одновременно с дискуссией в зале была проведена выставка работ кемеровского фотохудожника Николая Бахарева. На выставке демонстрировались фотографии кузбасских горожан позднего советского времени. Выставка была организована Центром «Стратегия» совместно с РосИЗО.
О содержании проекта можно прочитать здесь.
13 апреля 1999 г.
Докладчик: Александр Гельман
Сравнение жизни с театром старо, как мир. Уподобление политики театру так же достаточно широко распространенно, выражение «политическая сцена» давным-давно стало расхожим. Не является новостью также и то, что многие политики-популисты используют актёрские приемы для обольщения избирателей.
Однако тот театр политики, который возник почти 15 лет назад в СССР и получил в дальнейшем широкое развитие в России (как, впрочем, и в других бывших союзных республиках) — это совершенно особенное театральное явление.
Это театр свободы после десятилетий несвободы.
Многие годы у нас был только один выдающий артист — Иосиф Джугашвили по прозвищу Сталин. При нём, да и после него ещё 30 лет, занавес на политической сцене всегда был опущен. А когда он изредка поднимался, мы видели одну и туже мизансцену — члены политбюро на трибуне мавзолея. Однако наша жажда перемен была так велика и неукротима, что даже в этой жалкой картинке, замечая малейшие перестановки в аранжировках верховных властителей, мы каждый раз находили намёки на какие-то перемены, на какие-то новые тенденции.
И вдруг занавес начал подниматься. Он поднимался рывками, но после каждого рывка хоть и застывал на время, обратно не опускался. На кремлевской сцене появился живой человек — коммунист с человеческим лицом — чудотворец Михаил Горбачёв. Он произносил невероятные слова, призывал к невероятным действиям. От необычности, от неожиданности захватывало дух, люди испытывали совершенно новые чувства. о которых прежде лишь догадывались, что такие возможны и от всего этого балдели и плакали. Всё внимание, все силы души, всё свободное время и значительная часть рабочего были отданы тем, кто начал перестройку, и ничто не могло отвлечь общество, особенно его думающую, активную часть от того, что они говорили и делали. Уши и глаза отделялись, отлетали от лица, чтобы лучше рассмотреть и расслышать каждую мизансцену и каждую реплику. Такой плотности внимания огромного количества людей к нескольким физиономиям и, прежде всего к одному человеку, к Горбачёву, я думаю, мир до того не знал. Ни один знаменитый артист ни в какой из своих ролей не испытал на себе такого активного сопереживания и сочувствия миллионов.
Поначалу это был не театр, это была наша судьба. И то, что происходило на главной политической сцене страны, действительно меняло нашу историю, наше будущее. Мы были тогда не зрителями, а гражданами, и Горбачёв был не главный герой сериала, каковым стал позже, а проповедник и двигатель демократических перемен — первых шагов демократии, о которых мы сегодня почти уже забыли.
Тем не менее, хотя тогда это никому в голову не приходило, именно в те дни закладывались основы политики как театра, основы театральной политической системы и даже больше того — театрализованной общественной системы.
За прошедшие с тех пор годы нам многое не удалось: не удалось построить подлинную демократию, не удалось создать настоящую рыночную экономику. А вот театрализованную общественную систему создать, оформить удалось!
Когда-то существовало Всероссийское театральное общество — ВТО, в котором состояли люди театра: артисты, режиссёры, драматурги. Потом его переименовали в СТД (Союз театральных деятелей). Так вот сегодня мы вправе всё российское общество назвать ВТО, ибо сегодня вся Россия — театральное общество. Это и есть то новое, что возникло за годы перестройки и реформ — театрализованное сообщество, театрализованная страна.
Хочу сразу же заметить, театрализованная страна — это не так уж и плохо, это гораздо лучше, чем тоталитарная страна. Хотя, конечно, это не то, о чём можно мечтать, чем можно гордиться.
Мы не были такой страной. Мы были театральной страной в том смысле, что люди у нас любили театр. А теперь весь мир смотрит на нас всех, на всю нашу страну, как на театр. Журналисты разных стран никуда так не стремятся, как к нам. Нигде нет таких зрелищ, таких невероятных событий, таких рельефных политических фигур. Мы — театр, мы — спектакль для всего мира. Кто-то скажет — это ужасно, а я скажу — ничего страшного. Лучше страна-театр, чем страна-тюрьма.
С какого же момента политика стала театром, политики стали артистами, а мы, граждане, превратились в зрителей, в зрительскую массу?
Театрализация политики началась, как мне представляется, с появления на политической сцене Б. Н. Ельцина. После десятилетий несвободы, в условиях внезапно наступившей воли театрализация политики, а затем и всего общества была неизбежна, она произошла бы в любом случае. У нас просто не было другого пути. Но, конечно, главные действующие лица этого процесса наложили на всё происходящее свой неизгладимый отпечаток. Особенности артистического дарования Бориса Николаевича сказались на театральном облике российской политики, на репертуаре этого театра, на подборе трупы, на его, так сказать, «художественных» исканиях.
Почему я считаю, что этот театр начался с Ельцина? Потому что именно он первый полностью поставил свою политическую судьбу в зависимость от народа, от избирателей. Горбачёв во многом опирался на партию, он действовал, искусно используя её механизмы и аргументы. Диапазон его актёрского мастерства был рассчитан на узкий круг членов высшего руководства. Ельцин же, оказавшись вне партаппарата, сделал ставку на народ. А что это означало в наших условиях? С одной стороны, ничего не понимающий в демократии, не знающий, как строить новую жизнь, народ, с другой стороны — точно так же, ничего не понимающий в демократии и тоже не знающий, как строить новую жизнь, Ельцин. Из такой комбинации ничего, кроме театра, выйти не могло. Надо было разыграть из себя кого-то, кого люди могли бы полюбить, и Ельцин выбрал себе роль борца с привилегиями, антикоммуниста.
Страна в достаточно короткие сроки буквально покрылась самыми разными зрелищными, театральными проявлениями, событиями. Всё носило декоративно-игровой характер. Русская свобода нашла себя, выразила себя в театрализации жизни. Всё носило театральный характер. Проституция, приватизация, выборы, мафия, банки, то, как образовались разные ветви власти, то, как они работали и работают. Абсолютно театральный характер носила работа Конституционного совещания, участником которого я сам был. Элементы театра присутствуют в тексте Конституции. Дух театральности проник даже на производство, в армию. Даже драмы и трагедии этого периода — августовский путч 1991-го и события октября 1993-го — во многом носили постановочный, театральный характер. Люди гибли всерьёз, навсегда, падали и не поднимались, но потом выяснялось, что то, ради чего они погибли или были готовы погибнуть, носило декоративно-прикладной, игровой характер. Все актёрствовали. Политические сериалы типа «Ельцин против Горбачёва», «Хасбулатов против Ельцина» шли не только на московской сцене, но и на губернских и многих городских политических сценах. Наиболее выдающиеся «местные спектакли» показали и продолжают показывать Владивосток, Краснодар, Красноярск. На политической сцене выступали целые когорты артистов (особенно эстрадных), генералов, учёных, новоиспеченных олигархов, несколько женщин играли в эти годы заметную роль. Были поистине выдающиеся артисты на сцене политики. Вспомните шута Вячеслава Марычева — он каждый день представал в новом образе, по-своему доводя до сведения невменяемой Государственной Думы нужды людей разных сословий и профессий. Я уже не говорю о таком выдающемся актёре, как Владимир Жириновский. В течение нескольких месяцев весь мир дрожал от страха, полагая что в лице Жириновского Всевышний послал на землю нового Гитлера. То, что он на половину был еврей придавало, как всем казалось, его фигуре особую зловещность. Кстати, замечу, что наличие в руководстве России целого ряда полуевреев — это, на мой взгляд, тоже что-то явно театральное, из-за чего и генерал-антисемит Альберт Макашов, при всей омерзительности его облика, похож на клоуна — особенно, если учесть ярко выраженный семитский тип его лица.
Однако наиболее основательная, серьёзная, если хотите, фундаментальная часть сегодняшнего политического театра России — это мы, зрители. Наш народ с некоторых пор — это уже не народ-труженик, даже не народ-страдалец. Это народ-зритель. В своём сообщении я подробно объясню, что это означает — быть народом-зрителем. Здесь отмечу лишь два момента. Народ-зритель значительно более управляем. Происходит зрительское отчуждение людей от своей реальной драматической судьбы. Люди воспринимают перипетии реальной действительности как набор фильмов телесериала. Некоторые даже досадуют, когда драматические события завершаются — будто недосмотрел сериал. Другое явление — подмена реальной биографии биографией телезрителя. Действительность телевизионного экрана всё чаще оказывается самой интересной, самой содержательной частью жизни человека. Скоро появятся мемуары телезрителя, в которых будет пересказываться история взаимоотношений автора с телевизионными программами как с важнейшими событиями личной жизни. Из такой непомерной театрализации сознания проистекают самые серьёзные опасности для человека и общества.
В моём сообщении я уделю некоторое внимание взаимоотношениям театра настоящего, художественного и театра прототипов, каковым и является политический театр. В политическом театре прототипы будущих художественных спектаклей, по существу, отказываются ждать, пока их покажут на сцене артисты — они сами выходят на сцену и показывают себя. Прототипы опережают художников, подменяют художников. При этом театр политики во многом паразитирует на театре подлинном да ещё при этом отнимает у него зрителей. Подлинный театр, к сожалению, пока не ответил на этот нагло брошенный ему вызов. А в некоторых случаях подлинный театр пробует даже подсуетиться, пытается угодить или даже служить театру политики.
Россия была, я считаю, обречена на театрализацию политической жизни. Первопричины этой обречённости следующие.
Внезапность явления свободы после десятилетий жесточайшей несвободы. Свобода пришла к нам не как институция, не как закон, а как зрелище. Знаменитая прогулка Михаила Горбачёва с Раисой Максимовной по Невскому проспекту, поездка Ельцина в московском троллейбусе — вот с чего начиналась наша свобода.
Отсутствие реалистичных программ переустройства общества на демократических, рыночных началах. Наши вожди не знали, что делать, как обращаться с обретённой свободой. Как выясняется теперь, не знали, что делать, даже те, кто нам казались знающими. Но всего этого нельзя было обнаруживать, поэтому постоянно приходилось что-то разыгрывать, лицедействовать. Репетировали отсутствующую пьесу. Был только некий общий расплывчатый план сценария — отсюда масса импровизаций, в том числе кровавых. Главной задачей было — любой ценой держать в напряжении зрительское внимание. И вот эту чисто театральную задачу наши руководители успешно выполнили. Театр не развалился. Страна развалилась, экономика развалилась, кино развалилось, вся культура развалилась, но тот театр, о котором мы ведём здесь речь, не развалился. Мы сегодня, как и десять лет назад, не можем оторвать глаз от политической сцены России. Это поразительная живучесть. В сообщении я более обстоятельно охарактеризую истоки этой живучести.
Особое внимание будет уделено психологической составляющей нашей обречённости на театральное существование, на театральное бытие. Я покажу, что исторически наша психика была абсолютно подготовлена принять театральный образ политической и не только политической жизни. То, что с нами произошло, не могло не произойти. Всё было в точности так, как могло быть. Иначе могло бы быть, но только не с нами. С нами, при нас — другие варианты были неосуществимы.
Последняя треть моего сообщения — о начале кризиса нашего театрализованного сообщества, которое сейчас явственно наблюдается. Я попробую ответить на следующие вопросы. То, что мы сегодня видим, это кризис театральной эпохи, как таковой, или всего лишь смена театральных систем: например, системы Станиславского на систему Брехта, или на какую-нибудь другую? Чем обусловлен нынешний кризис театральности политики?
В заключение хочу заметить следующее: моё сообщение — не фельетон. Театр — это не иронический образ, с помощью которого я попытаюсь нескучно, забавно обрисовать нашу ситуацию. Театр — это сегодня наш образ жизни. Я скажу даже так — это наиболее рациональная, наиболее гуманистическая форма нашего существования при сложившихся обстоятельствах. Хочу обратить ваше внимание, что даже такая далёкая от театра организация, как МВФ, соприкасаясь с Россией, вынуждена проявлять несвойственную ей театральность. Потому что на других, не театральных принципах с нами просто невозможно вести диалог. Даже такая серьёзная вещь, как бюджет, у нас носит сугубо театральный характер. Я предлагаю вашему вниманию не фельетон, а реалистический очерк. Я уверен: что если бы наши экономисты, социологи, государственные чиновники внимательно проанализировали все параметры нашего общества как общества насквозь театрализованного, они бы гораздо лучше поняли Россию и то, что в России нужно делать.
Театр нам в трудную минуту помог, поддержал, мы бы уже согнулись, если бы не вступили в эти годы на стезю лицедейства. Никто нас на этот путь не толкал, так получилось само собой, это был свободный выбор. Просто мы не хотели возвращаться назад и не знали, куда и как двигаться вперед…