Вечер памяти Геннадия Бурбулиса

27 октября 2022 года в Екатеринбурге в Ельцин Центре состоялся вечер памяти Геннадия Эдуардовича Бурбулиса. Друзья, коллеги, соратники, родные и близкие вспоминали о дружбе и работе с Геннадием Эдуардовичем, о его историческом и духовном наследии.

Фотограф: Андрей Колмаков

27 октября 2022 года в Екатеринбурге в Ельцин Центре состоялся вечер памяти Геннадия Эдуардовича Бурбулиса. Друзья, коллеги, соратники, родные и близкие вспоминали о дружбе и работе с Геннадием Эдуардовичем, о его историческом и духовном наследии.

Модератор встречи — Лев Абрамович Закс, российский философ, культуролог, доктор философских наук, профессор, ректор Гуманитарного университета (Екатеринбург), почётный работник высшей школы Российской Федерации.

МОДЕРАТОР

Добрый вечер, дорогие друзья. Прозвучала «Грузинская песня» Булата Окуджавы, которая была одной из любимых песен нашего Геннадия Эдуардовича Бурбулиса, памяти которого мы посвящаем нашу сегодняшнюю встречу.

Вы знаете, что девятнадцатого июня он скоропостижно ушёл из жизни. Это было для всех нас потрясающе ужасно. И мы до сих пор переживаем эту утрату и, наверное, долго будем её переживать. Была огромная потребность у всех нас встретиться с вами и друг с другом, для того, чтобы просто оживить его нашими воспоминаниями. Вот этому посвящен наш сегодняшний вечер.

Я хочу несколько слов сказать о порядке ведения, но прежде хотел бы выразить некоторые благодарности. Во-первых, конечно, Ельцин Центру, всегда поддерживавшему Геннадия Эдуардовича со всеми его проектами, а сейчас оказавшимся главным организатором нашей сегодняшней встречи. Особая благодарность группе, которую возглавляет Людмила Старостова, непосредственно помогавшей нам в этой работе. Большое спасибо двум соратникам Геннадия Эдуардовича. Одна из них была с самого начала его кипучей деятельности, это Ольга Георгиевна Свиридова. У вас в руках брошюрка, сделанная ею и распечатанная нами в Гуманитарном университете. Второй — Андрей Марков, самый молодой помощник Геннадия Эдуардовича, который очень помог нам с кино, фотоматериалами, со многими другими вещами. И вообще, в эти несколько месяцев я оценил этого замечательного человека, которого Геннадий Эдуардович тоже очень любил.

Теперь о порядке. У нас запланировано достаточно много выступающих, поэтому отсюда моя просьба, которую я и в приглашениях писал: быть краткими, каждый говорит не более пяти минут. Это первое. Второе, мы старались выстроить наш рассказ в хронологическом порядке.

Мы начинаем воспоминания с одноклассника Геннадия Бурбулиса, его соученика по двенадцатой школе Первоуральска Бориса Евгеньевича Белых. Пожалуйста, не стесняйтесь приветствовать людей, благодарить их за выступление, поддерживать аплодисментами и свистом.

БОРИС БЕЛЫХ

Всем добрый вечер. У меня сложная задача. Меня попросили сделать экскурс почти на семьдесят с лишним лет назад. Наши жизненные пути пересеклись таким образом: с сорок шестого года мы жили в одном бараке. В послевоенное время не помню, чем занимались, но помню, что жили вместе. А через пять-шесть лет встретились у порога школы. Врезался в память Бурбулис в шортах, пройма черная поддерживает, уверенный такой. Все стоят, не знают, что делать. Звонок прозвенел. Он берет меня за руку и говорит: «Пошли». Проходит мимо всех, садится на первую парту перед учителем. Потом все осмелели, тоже начали подходить. Вот с такого возраста чувствовалась его энергия, уверенность, которые он пронес через всю свою жизнь. Такое впечатление, что всю жизнь в этой школе учился. Сначала была начальная школа (четыре класса), потом мы переехали в другую школу, но основной костяк сохранился. Класс был очень дружный, и не только потому, что мы жили в одном поселке, у нас были общие интересы. Много было спортсменов, занимались вместе.

Какие были ещё интересы у Геши (так мы называли его в школе, да и до конца жизни)? Сначала это был спорт, футбол. Мне кажется, что он даже спал с футбольным мячом. Это ему и в армии помогло: как он мне говорил, часть его службы прошла на футбольном поле СКА Свердловска.

Было ещё одно увлечение — радиокружок. В старших классах несколько человек, включая его, собирали радиостанции и слушали Европу.

Но больше всего нас удивляли его читательские предпочтения. Мы все читали Майн Рида, Жюль Верна, ещё кого-то, а он — труды Ленина, полное собрание сочинений которого я видел у него дома. Думаю, это пошло от отца. Эдуард Казимирович и мой отец были первыми пионерами в Первоуральске. Эдуард Казимирович имел определённую жизненную позицию и, кроме того, был оратором. Ни одного партийного собрания не было, чтобы он не выступил. Эта целеустремленность, очевидно, Геннадию тоже передалась.

Что ещё поражало нас в нём? Он был не то что обаятельный, но этой своей целеустремлённостью, энергией неизменно привлекал девочек. Придя на танцы, смотрим, там красивая девочка. Мы робеем, а он уже идет с ней танцевать. Немножечко завидовали, конечно, но он нам даже помогал: «Ну что ты стесняешься? Пойдем, я тебя сейчас быстренько познакомлю».

Ещё случай из школьной практики (это уже девятый класс). Одна девушка занималась у нас легкой атлетикой. И вот однажды Геннадий при всем классе дарит ей спортивное трико. Мы все удивлены: как это можно, обычно дарят цветы, а он — трико. Такие неожиданные были у него поступки.

Бунтарский характер у него проявлялся во многих вещах. Вспоминаю один случай. Начало игры в футбол, на поле выходят две команды, Геннадий — с бородой. Судья его не пускает, не положено по регламенту, иди, сбрей бороду. Он, конечно, бороду не сбрил, матч пропустил. И на протяжении всех школьных лет у нас были подобные истории.

Когда я видел Геннадия на трибуне или по телевизору, меня поражала в нём какая-то жесткость. В нашем кругу это был добрейший человек. После окончания школы мы регулярно собирались по всякому поводу: десять лет, пятнадцать, двадцать со дня окончания школы или пятьдесят лет всем исполнилось. В этом году должны были собраться, семьдесят семь лет всем одноклассникам исполнилось. А пришлось собраться в июне чуть пораньше, чтобы вспомнить Геннадия. В кругу одноклассников это был очень мягкий человек. При этом он всегда был организатором встреч, придумывал юбилейные медали: на сорок лет школе, на пятьдесят лет каждому. Встречал каждую девочку с цветами. Короче говоря, совершенно не политик, а такой домашний, как близкий родственник.

Всю жизнь, вот так мы и прошли с ним. Конечно, было неожиданностью, что вдруг скончался Геннадий. Девушки наши на девятый день собрали класс, даже из других городов приехали человек пятнадцать. Все собрались, чтобы вспомнить.

А что касается политики, взгляды разные были, но на этих встречах, ни разу никто не упомянул о политике. Оберегали нашу душевность, в которую политика могла какой-то раскол внести. Просто приходили, вспоминали юность, фотографировались на память.

Ещё один случай нас поразил в школе за три месяца до экзаменов. Как-то Геннадий объявил: «Сегодня будет собрание». Ребята удивились: «Какое собрание? Ты не комсорг, никто. Что же ты вдруг берешь такую инициативу?» Пришли. «Будем обсуждать, что мы будем делать после окончания школы», — обозначил тему Геннадий. Расспросив всех о планах на будущее, он предложил всем ехать на освоение целины. Это было злободневно. Обсуждали часа два, как на целину поехать. Мнения разделились. Кто-то соглашался, кто-то нет. Никто потом не поехал, тем не менее такая инициатива была.

Конечно, всех дел и инициатив здесь не вспомнишь, но я совершенно не удивляюсь, что он достиг в политике таких высот, потому что его энергия и целеустремленность вели его с юных лет, в конце концов он стал тем, кем и стал. И столько друзей, последователей, конечно, приятно видеть в этом зале.

Вот и все, что я хотел сказать. Спасибо.

МОДЕРАТОР

После школы Геннадий работал на Хромпиковом заводе, потом служил в Армии, а летом 1968 года пришёл поступать в Уральский государственный университет на философский факультет. Тогда на философском факультете была создана так называемая общественная приёмная комиссия, которая вела душеспасительные беседы с абитуриентами, чтобы их прощупать, потому что факультет считался идеологическим.

Пришёл поступать молодой парень, с трудовым стажем Геннадий Бурбулис, а беседовал с ним Иван Измайлович Субботин, тогда он был Ваня Субботин, они познакомились и дружили всю жизнь. Иван Измайлович, пожалуйста,

ИВАН СУББОТИН

Добрый вечер. Мне часто приходится слышать удивление — либо доброе, либо негативно заряженное — вот, дескать, как история распоряжается и играет. Иногда сочиняет такие обстоятельства, при каких мальчик с Хромпика из Первоуральска вдруг становится вторым человеком в государстве.

Я со всей ответственностью могу утверждать: конечно, случай играет свою роль, никуда его не денешь. Но то, что Геннадий Эдуардович был готов к этой встрече с историей, это, несомненно. Мы действительно встретились с ним, только не в шестьдесят восьмом, а в шестьдесят девятом году и разговаривал с ним первым не я, Лев Абрамович.

Я пришёл в эту самую общественную приёмную комиссию на следующий день. Моя смена была, и Лёва мне очень эмоционально стал рассказывать, что вчера был совершенно изумительный бородач, который работал слесарем, отслужил в армии, и у него абсолютно зрелый интерес к философии, к общественным проблемам. Ну, а затем я с ним познакомился, и мы подружились.

В семидесятые годы не было практически ни одного вечера, когда бы мы с ним не встречались и не разговаривали. И вот на основе этих встреч я ещё раз повторяю: Геннадий был готов к той миссии, которая на него выпала, и он культивировал, воспитывал в себе эту готовность.

Наши с ним встречи могли быть самыми легкими, дружескими, но все время он выруливал на обсуждение каких-то и философских, теоретических проблем, и общественных, жизненных. Я вспоминаю эпизод, который как раз иллюстрирует то, о чём я говорю: его готовность к тому, чтобы он стал тем, кем стал. Он как-то провожал меня на трамвайную остановку и стал мне рассказывать, что недавно посмотрел документальный фильм Таллиннской киностудии, довольно простой. Авторы поставили камеру на перроне Московского вокзала в Ленинграде и тем, кто проходил мимо камеры, задавали один и тот же вопрос: что бы вы сделали, если бы возглавляли правительство страны? Люди по-разному реагировали. Одни смеялись, пожимали плечами, другие отмахивались. В общем, ответ был общий — не знаю. И Гена, рассказав мне это, замолчал так выразительно. Я говорю: ну а ты-то готов бы стать во главе правительства. На что он мне ответил: по крайней мере, к этому надо готовиться. Это была середина семидесятых годов.

Он был, конечно, мыслителем и глубоким философом. Это проявлялось, прежде всего, в его устных разговорах, встречах, диалогах. Письменные тексты давались ему сложнее. Он ненавидел себя за то, что та мысль, которую он излагал на бумаге, была не такой, какой она была у него в голове. Но в разговорах он был совершенно великолепен. Многих философов — и древних, и более современных — тоже отличала эта особенность. Но я ещё раз повторяю: о чём бы он ни говорил, его всегда, в конце концов, интересовали судьбы страны, судьбы мира. Кроме того, что он теоретически, книжно осваивал этот предмет, он ещё и по своему психотипу был лидером. Уже из первого выступления это было ясно. То есть он был лидером во всем.

Как только он появился в своей академической группе, он стал её неформальным руководителем. То же самое проявлялось на футбольном поле. Он, кстати, действительно играл профессионально. Когда нас отправили на уборку картофеля, он стал командиром колхозного отряда. И лидером он был человеколюбивым. Я помню его заповедь, с которой он обращался к студентам: «Самое главное для вас — вернуться здоровыми отсюда. Ни картошка, ни центнеры, ни тара. Вернитесь здоровыми». При этом он был строгим товарищем. Ребята приходили к нему на «суд», чтобы разрешать какие-то споры, коллизии. И иногда его приговоры были суровыми. То есть он был человеком требовательным. Терпеть он не мог безответственности, распущенности, пьянства. Сам он практически не пил. По крайней мере, в первые годы нашего знакомства он вообще не принимал алкоголь ни в каких видах. Потом уже, чтобы в компании не быть «белой вороной», он немножко, что называется, позволял.

Больше всего он терпеть не мог всякого рода приспособленчества и лизоблюдства. Это тоже всегда было отличительной чертой его лидерства. С его биографией, с его анкетой — выходец из рабочей среды, отслужил в армии, член партии — он без проблем мог бы сделать карьеру в комсомольских и партийных органах. И даже его причудливая для русского уха фамилия вряд ли этому помешала бы. На него был донос, но и этот донос ему удалось нейтрализовать, да и вряд ли этот донос помешал бы. Тут слова благодарности его руководителю на кафедре философии Герману Викторовичу Мокроносову. Именно он сделал все, чтобы пасквиль был сведен к нулю и нигде уже потом не упоминался. Но ещё раз говорю, он сторонился такой карьеры, сторонился комсомольской тусовки. Единственный, с кем он общался из этого круга, был незабвенный Юрий Сергеевич Кирьяков. За глаза Юра всегда называл Гену «наш вождь».

Я подвожу итог. Хочу сказать, что, конечно, если верно, что человек предполагает, а история располагает, то этот человек, Геннадий Эдуардович Бурбулис, сделал всё для того, чтобы история была к нему расположена.

Спасибо.

МОДЕРАТОР

Спасибо, Иван Измайлович.

Прежде чем будет дано слово следующему выступающему, я хочу исправить ошибку и представить свою замечательную соведущую. Это друг Геннадия Эдуардовича, многолетний наш соратник, начиная со времен перестройки дискуссионной трибуны.

Галина Васильевна Артемьева. Прошу любить и жаловать.

ГАЛИНА АРТЕМЬЕВА

Я очень благодарна коллегам за то, что они мне позволили сегодня помогать Льву Абрамовичу. Зал прямо дышит воспоминаниями. Мы сейчас слышали и про детство, и про первые годы учебы в университете. Но есть ещё одна вещь, которая подчеркивает человека немножко с другой стороны, — это семья.

Я хочу предоставить слово Юлии Бурбулис, племяннице.

МОДЕРАТОР

У нас на связи появился Андрей Алексеевич, которому мы обещали дать слово вне хронологии, извинившись перед Юлечкой.

Сейчас на видеосвязи с нами Андрей Алексеевич Нечаев.

АНДРЕЙ НЕЧАЕВ

Добрый день, друзья. Прошу прощения. Были проблемы со связью, поэтому я вас не вижу, но я чувствую, что зал насыщен любовью и уважением к нашему другу Геннадию Бурбулису.

Я с ним дружил последние тридцать лет. Это, конечно, человек уникальной судьбы. Когда преподаватель научного коммунизма становится одним из идеологов и знаковых лиц либеральных демократических реформ в стране, то это в такой стране, как Россия, не часто бывает. Я солидаризуюсь с предыдущими выступающими, что Гена был, безусловно, человеком абсолютно уникальным. Вообще, его вклад в реформы в значительной степени недооценен, потому что именно Бурбулис понял сам и внушил Борису Николаевичу Ельцину необходимость рыночных реформ.

Именно он собрал и нашу команду, которая подготовила программу реформ. Как мы шутим по аналогии, мы все вышли из шинели Бурбулиса. После того как эта программа была озвучена и получила одобрение на Съезде народных депутатов РСФСР, Борису Николаевичу предстояло принять тяжелое для него решение о назначении юных, в общем-то, по тем временам, никому особенно неизвестных мальчиков на ключевые посты в правительстве, но именно Геннадий, в конце концов, его убедил. Взял личную ответственность, сам стал вторым человеком в правительстве после Бориса Ельцина, которому Съезд разрешил в течение года совмещать должности президента и председателя правительства. Вот так, собственно, и состоялось это правительство, которое теперь называют правительством реформ или правительством младореформаторов. Повторюсь, ключевую роль в его создании сыграл именно Геннадий Эдуардович Бурбулис.

В правительстве он был не просто символической фигурой, никогда не боялся брать на себя ответственность за многие ключевые программные решения: когда под постановлениями не требовалась подпись Ельцина, они подписывались Бурбулисом. Поэтому он был, безусловно, очень-очень мужественным человеком и в политическом смысле, а не только в человеческом.

Ещё одно направление его деятельности, которое тоже как-то обычно остается за кадром. Когда наше правительство было сформировано, распался СССР, появилась независимая Россия с новым правительством, которая готова была и начала рыночные реформы. Геннадий понял, что надо не только о распаде, но и намерениях правительства сообщить миру, и он взял на себя эту ношу. Так получилось, что он меня включил в свою команду. Нас было буквально три-четыре человека. Мы объехали, наверное, пол-Европы. Я ему в этом смысле по-человечески благодарен: в составе делегации мне удалось встретиться, в том числе, с такими политическими тяжеловесами мира, как Урхо Кекконен, президент Франции Франсуа Миттеран, первый председатель еврокомиссии Жак Делор и так далее. И всем Геннадий объяснял, что мы создаем новую Россия, и это — свободная, демократическая Россия; это Россия, которая вступает на путь нормального, цивилизованного рыночного развития.

Чтобы немножко снизить пафос, вспомню один забавный эпизод во время встречи с премьер-министром Швеции. В то время там впервые после долгого периода правления демократов пришли к власти правые консерваторы во главе с Карлом Бильдтом, сейчас это уже достаточно известная политическая фигура в мире. Мы начинаем нашу встречу, он тоже ещё относительно молодой человек. И вдруг, буквально после приветствия, он говорит: «Знаете, я вас должен предупредить, я антикоммунист». Мы втроём, Геннадий, я и Пётр Авен, переглянулись и сказали: а мы, собственно, тоже. После этого переговоры прошли просто «на ура» и всё, чего мы хотели, мы добились. А Карл Бильдт с тех пор стал ярым и активным сторонником именно демократической России.

Конечно, Бурбулис испытывал колоссальное давление со стороны противников реформ, со стороны противников президента, противников правительства. Он был главной мишенью нападок и Верховного Совета, и Съезда депутатов, в результате чего ему (в конце концов, для пользы дела) пришлось довольно быстро уйти из правительства. И нам его, конечно, сильно не хватало.

Это была очень мощная политическая фигура. Тем не менее, когда Съезд стал особенно агрессивным по отношению и к президенту, и к правительству, он сказал Борису Николаевичу, что если надо для пользы дела, я должен уйти. И вскоре после своей отставки Геннадий создал Центр «Стратегия» и многие годы возглавлял его. Там велась очень интересная деятельность, я был на многих мероприятиях, которые он проводил. Это была фантастическая игра ума на каждом заседании, просто интеллектуальное насаждение.

И отдельно. Сейчас реформаторы в России вообще долго не живут. Из нашего правительства младореформаторов ушло, наверное, уже две трети. Вот последний Геннадий. Мы ему очень благодарны. Каждый год в ноябре он собирал нас, мы вспоминали былое, думали, как можем повлиять на нынешнюю ситуацию, какие рецепты решений можем предложить. То есть наши встречи всегда представляли собой не абстрактную ностальгию, а вполне интеллектуально насыщенный разговор. И тон, конечно, задавал Геннадий Эдуардович. То есть, как он стал для нас изначально старшим наставником при негигантской разнице в возрасте, так до конца им и оставался.

Вообще, такая есть знаменитая фраза, что революцию делают романтики, а её результатами часто пользуются негодяи. Геннадий, безусловно, был романтиком. Я думаю, он искренне переживал, что страна ушла от того направления, которое он задавал, которое мы все вместе пытались реализовать. Может быть, это и стало причиной кончины, в том числе. Но я надеюсь, что придет новое правительство младореформаторов, потому что уйти с исторического пути демократии, либерализма надолго невозможно. А именем Геннадия Бурбулиса ещё назовут и улицы в его родном городе, и университет. А мы его помним и любим.

Светлая память. Спасибо.

МОДЕРАТОР

Большое спасибо. Замечательно. Всего доброго и будьте здоровы.

Юлия Владиславовна Бурбулис, племянница, дочь брата того, о ком сегодня вспоминали. Пожалуйста.

ЮЛИЯ БУРБУЛИС

Спасибо. Добрый вечер.

Терять родных и близких тяжело в любые времена. Говорить с высокой трибуной о самом дорогом и родном трудно. Я попробую поделиться с вами нашими семейными историями, воспоминаниями, это участие было делегировано от нашей семьи. И надеюсь, голос предков, и голос сегодняшних представителей семьи сможет отразиться в моем выступлении.

Мой папа, Владислав Бурбулис родился в 1937 году в семье Бурбулиса Эдуарда Казимировича и Белоноговой Валентины Васильевны. А в августе 1945 года в этой семье родился ещё один сын, единственный брат моего папы, о котором он всегда вспоминал и называл своего младшего брата только именем Геннадий. Не было никаких упоминаний об уменьшительно-ласкательных версиях — нет, он всегда говорил о Геннадии и даже в личном общении с ним, используя только полное имя. Мне кажется, это тоже своего рода показатель того, как папа относился к младшему брату. Всегда с очень большой заботой (насколько он мог), с очень большим проявлением уважения к тому, что младший брат смог себя реализовать.

Он говорил о Геннадии, вспоминая крайне редко какие-то эпизоды. Вообще, надо сказать, что в семье Бурбулисов коммуникации, какие-то семейные встречи не были частыми. Они жили как-то автономно, удаленно, но при всем этом всегда внутри семьи, сохраняя свою причастность и к тем переехавшим на Урал литовским Бурбулисам, и к живущим и укрепляющим в Первоуральске свои возможности Бурбулисам. Папа очень редко делился этими воспоминаниями и говорил, что всякие были истории с растущим братом: понятно, что без этого не обходится. То маленького оставили где-то в санях в снегу и чуть было не забыли, то на футбольной площадке в свой день рождения он упал прямо на голову и вызывали скорую помощь, но, слава богу, всё обошлось. Но главное, как мне кажется, воспоминание, которым папа поделился, было в день рождения дяди Гены, когда мы его поздравляли. Вспоминая далекий сорок пятый год, выдерживая большие паузы, он говорил о том, как же дядя Гена смог родиться. Ведь жили в те времена очень тяжело и трудно, и в этом рассуждении слышались и какая-то боль, и забота о младшем брате. И в то же время звучала жизнеутверждающая всепоглощающая радость, что у него есть такой прекрасный брат, и он может с ним общаться, давать какие-то наставления. Со временем он действительно спорил с младшим братом, критиковал, давал ему какие-то обязательные наставления, которые считал нужными. И я знаю, дядя Гена прислушивался к этим наставлениям.

Что касается моего дяди Гены, его жизненной линии, о том, что у меня какой-то особенный дядя, я узнала в средней общеобразовательной школе города Первоуральска на линейке. Учительница литературы объявила всем, что она участвовала в конференции, на которой Геннадий Эдуардович Бурбулис излагал удивительные идеи, мысли. Теперь вся школа должна была знать, что у учащейся девятого класса Юлии Бурбулис есть удивительный, уникальный дядя. Что с этим делать, на тот момент я не знала. И, в общем, точно так же не знала, что делать со всем клубком тех человеческих реакций, которые я получила в качестве жизненного опыта, когда в девяносто первом году поступила на философский факультет Уральского университета. Когда все, кто могли и хотели, в разных формах проявляли свою реакцию на моего дядю Гену, выражали мне все свои версии, догадки, мифы. Все, что стояло за ним и рядом с ним, было сплетено в этот противоречивый клубок. Со всем этим я вынуждена была сосуществовать.

Но как раз в период девяностых мы практически не общались, были всего лишь какие-то эпизоды телефонных звонков. А смогли вернуться к полноценному общению, когда уже политическая история нашего Геннадия, моего дяди Гены, перешла на другой уровень. Только тогда совершенно для себя неожиданно он узнал, что его младшая племянница поступила на философский факультет. И это ему, в общем, очень нравилось.

Повестка «узнать, кто такой дядя Гена» проявляла себя все эти годы. Мне нужно было понять для себя самой, кто же он такой? Однажды таким знаком-сигналом стала конкурсантка, которая приехала в Екатеринбург и стала искать со мной встречи, чтобы я могла порекомендовать ей какие-то материалы, потому что она собралась писать работу на конкурс, который назывался «Герой нашего времени». Я, конечно, внимательно выслушала концепцию конкурсантки, но про себя в тот момент подумала: «Ну, какой же он герой? Ведь он же мой дядя Гена, человек. Да, со своими особенностями, о которых знают далеко не все, но рассказывают о нём много». И эта повестка «какой герой дядя Гена?» оказалась определяющей, когда я вынуждена была задуматься о том, какие черты характера свойственны младшему брату папы Геннадию, как они проявлялись. Для меня такой внутренней соотнесенностью (к сожалению, не успела с ним лично обсудить этот образ героя, в частности художественного героя) является герой рассказа Максима Горького Данко. Смелый, красивый, самоотверженный и любящий он ведет за собой людей, держа в руке своё сердце. Мне кажется, этот образ очень соотносится с нашим дорогим и близким Геннадием Эдуардовичем, дядей Геной. Дополняют этот образ и строки из стихотворения Бориса Пастернака: «Жить, думать, чувствовать, любить…», которые он здесь произносил с поднятой рукой, с ведущим вперед, озаряющим многих людей светом. Этот образ, наверное, останется со мной навсегда.

Конечно, терять родных и близких всегда тяжело. И я хотела бы от нашей семьи, от всех, кто был близок с Геннадием Бурбулисом, поблагодарить Ельцин Центр, поблагодарить всех, кто занимался организацией этой встречи и сегодня собрался в этом зале.

Большое человеческое спасибо за эту память о нашем Геннадии.

Спасибо.

ГАЛИНА АРТЕМЬЕВА

Дадим слово студенческим подругам. Приглашаются Наталья Гулина, Татьяна Савкина и Валерия Пологутина.

СТУДЕНЧЕСКИЕ ПОДРУГИ

ТАТЬЯНА САВКИНА

В этой ситуации почему-то вспоминаются слова: знаете, каким он парнем был? Действительно, Гена был парнем, бывал разным. Но очень сложно говорить о Геннадии, ничего не сказав о его второй половине, о Наташе. Неделю назад я встречалась с Наташей в Москве. Мы много говорили о Гене, вспоминали. Она показывала фотографии своих внуков, которых безумно Гена любил. Костя, Соня. Конечно, это потрясение для семьи, мы это хорошо понимаем. Наташа просила всем передать привет не только однокурсникам, но всем, кто знал эту семью. История их любви тоже удивительна. Вот Наташа сейчас два слова скажет, как неожиданно Гена решил для себя, что именно Наташа будет его второй половиной.

НАТАЛЬЯ ГУЛИНА

Скорее всего, это Наташа решила, что Гена будет её половиной. Первое явление Гены на нашем курсе было следующим. Собрали нас абитуриентов, мы ещё только сдавали экзамены. Открывается дверь, заходит очень размашисто парень, (его одноклассник вспоминал о бороде) с этой самой бородой. Борода, конечно, это слишком громко сказано, там такая бородёночка была. Совершенно размашисто, уверенным шагом, в одной руке портфель. Именно так он появился в нашей общей компании, в общей аудитории.

С Наташей они пересеклись, когда они с подружкой пошли делать фотографии для экзаменационного листа. Он туда тоже пришёл сфотографироваться. Дама, которая оформляла бланк, спрашивает фамилию, потом переспрашивает. Он уклоняется, потом произносит: «Бурбулис». В этот момент Наташа говорит своей подруге: «Я выйду замуж за этого парня». Так оно и случилось.

ТАТЬЯНА САВИНА

Формат не позволяет нам долго выступать, рассказывать, что было на протяжении пяти лет, пока мы учились. Конечно, Гена был цементирующей частью нашего курса и после окончания учёбы. Прошло пятьдесят три года, как мы поступили, познакомились и каждые пять лет мы встречались. И это не без участия Гены, он всегда хотел, чтобы мы видели друг друга, помнили друг о друге. Я уж не говорю о том, что мы дружили семьями, были друг у друга на свадьбах, радовались рождению детей, внуков, друг о друге знали очень многое.

Последняя наша встреча — это сорок лет окончания вуза. Сорок пять не случилось из-за ковида, но мы уже дали слово друг другу, что в пятьдесят, через год мы обязательно встретимся. Мы собирались на девятый день. Мы вспоминали Гену очень подробно, разные ситуации жизненные. К сожалению, нам не удалось побывать в Москве в этот период, единственная среди нас, которая смогла вырваться туда и проводить Гену в последний путь, Валерия.

ВАЛЕРИЯ ПОЛОГУТИНА

Я скажу следующее: Гена очень нам всем помогал в нашей обычной жизни. Хочу вспомнить такой маленький эпизод: когда мы поступали на философский факультет, то писали работу по математике, и контрольную работу Гене написала я. Он поступил.

Хочу повторить, что Гена помогал нам много. У меня дочь уезжала в Португалию на практику. Они с Наташей очень помогли ей, хотя, казалось бы, к этому не имели никакого отношения. Тем не менее они встречали её в Москве, провожали, селили у себя и так далее. И я посчитала обязательным проводить Гену в последний путь. Очень жаль, что у него так рано оборвалась жизнь.

НТАЛЬЯ ГУЛИНА

Гена действительно, когда мог, всегда поддерживал. Он мог помочь выкопать картошку на огороде, организовать праздник для маленького ребенка, который болел и в Новый год не мог участвовать в утреннике у себя в детском саду, и много других вариантов. Я думаю, многие люди это могут вспомнить. Его одноклассник говорил о том, что он был теплым человеком в общении. И это действительно так. Теплоту, мне кажется, ему помогало сохранять такое его свойство, как незлобивость. Он был абсолютно незлопамятным человек. В его жизни случались разные ситуации, но никто никогда не слышал от него ни одного резкого слова в ответ — злобного относительно того, как с ним обошлись.

Что касается ещё одного его теплого свойства — он был очень внимателен к женщинам. Девочкам дарил цветы, это просто всегда. Мне как-то помог осуществить мечту: попасть на спектакль драматического театра им. Шота Руставели, который был здесь на гастролях.

Самая главная женщина в его жизни, которой он всегда уделял внимание и чьи просьбы для него были законом, это, конечно, Наташа. На пятилетие их свадьбы она очень захотела, чтобы у нее был диск Давида Тухманова «По волне моей памяти». Дефицит, всем известная вещь в семидесятые годы, и он достал этот диск тогда, когда она это пожелала.

ТАТЬЯНА САВИНА

Ещё один момент. Я недавно перебирала свою заветную коробочку, где сохранились записки пятидесятилетней давности, я их архивировала. И мне попала на глаза анкета с одной из наших встреч. И хотя она была анонимной, это однозначно Генина анкета. Как он раскрывается, сам о себе пишет, причём без ёрничества, достаточно откровенно. Например, такой вопрос: «Партийная кличка, псевдоним?» Ответ: «Геннадий — добрый». Дальше: «Уважаешь ли ты самого себя? Пробовал ли ты уважать других?» Он отвечает: «Да, приходится лишь тогда, когда они требуют от меня уважать себя».

Дальше был задан вопрос: «Ну а ты как? На своем ли ты месте сейчас?» Он отвечает: «Нет, я умру, если попаду на это место, умру. И вообще, я хочу задать вопрос авторам анкеты: на каком месте находится сама жизнь?»

На вопрос о том, что ты думал о себе, он написал: «Сначала я думал: хорошо быть справедливым, затем я думал, что хорошо быть неглупым, а сейчас я думаю: хорошо быть нужным». И в конце его девиз: «Уходя, не забудь возвратиться».

И он к нам возвратится. Спасибо.

МОДЕРАТОР

Спасибо большое. Должен вам сказать, что это был выдающийся курс. Вечная философская проблема — личность и среда. Геннадий был абсолютно самоценной, сложившейся личностью, и он попал в очень талантливый коллектив. И это совпало, это были вот эти девочки. Я хорошо помню этих девочек. Они пели, танцевали, они творили каждую минуту. И Гену это очень питало, да и сам он был человеком содружества и дружбы.

Поэтому, снова Булат Окуджава, пожалуйста.

С экрана звучит песня «Возьмёмся за руки, друзья»

МОДЕРАТОР

После этого замечательного коллектива Гена попал в другой, не менее замечательный. Когда он окончил университет, не без проблем, о чём Иван Субботин уже сказал, он стал работать на выдающейся философской кафедре — кафедре философии Уральского политехнического института, которую возглавлял удивительный, исключительный, уникальный человек Герман Викторович Мокроносов.

И сегодня я хотел бы дать слово его коллегам, в том числе и бывшей сокурснице Наташе Скоробогацкой, а также Тамаре Кузубовой, которая с ним работала, и Николаю Степановичу Кузнецову.

НАТАЛЬЯ СКОРОБОГАЦКАЯ

Спасибо большое. Действительно вся моя жизнь, практически с1969 года, связана с Геннадием Эдуардовичем Бурбулисом. Как только я поступила на философский факультет, у меня сразу же появился друг, наставник, даже опекун в самом-самом хорошем, высоком смысле, который вел меня буквально до конца. Потом, когда я пришла на кафедру, тоже благодаря Гене, он познакомил меня с Германом Викторовичем, сказав, что неплохая девочка, хотя я тогда только-только родила. Меня не взяли в аспирантуру, и под опекунством моего дорогого Гены я пришла в социологическую лабораторию. Поэтому мне очень тяжело говорить, такой срок даже страшно. Девочки тут говорили о том, как мы учились, кем действительно был для нас Гена. Мы, собственно, вместе всё это начинали, и я хочу выразить благодарность от всех наших оставшихся, с кафедры. Мы каждые пять лет собирались, пока Геннадий работал на кафедре и тогда, когда он ушел, и когда он уехал в Москву. Он всегда приезжал на наши посиделки — на совпавшие юбилеи Германа Викторовича и кафедры.

Он нам помогал. И не только морально, но и материально, спонсировал наши встречи, потому что тогда очень трудно было всё это делать. Приезжал, оставляя свои дела, и мы все встречались. Осталось много фотографий с этих встреч. Всегда был красивый, умный, талантливый, общительный, добрый до умопомрачения. Я никогда вообще не видела за все эти годы, чтобы он просто злился, чтобы о ком-то сказал плохо или даже иронически, даже с сарказмом. Потом у нас были сложности с кафедрой Надежды Петровны Цепелевой. Последний раз мы встретились с ним в 2019 году, как раз здесь, в Ельцин Центре. Он был очень занят. Мы подбежали с Надеждой, заведующей кафедрой. Там произошла наша последняя встреча, Геннадий нас пригласил в кафе, угостил кофе с пироженками. Он попытался решить наши проблемы, к сожалению, не очень получилось.

Первое, что он спрашивал: «Чем помочь?» Когда у меня заболел Славик, Гена был в Москве. Не могу не вспомнить его человеческое участие: «Как там, что? Машина нужна?» — представляете?

И смешное и трагическое. Тяжелая утрата не только для меня, для всех. Девчонки подтвердят: чем помочь — это были его первые слова при встречах. Остались чувства благодарности и страшной утраты. Очень светлая память. Царствие небесное.

ТАМАРА КУЗУБОВА

Я не знаю, насколько именно я имею право здесь говорить о Геннадии Эдуардовиче. Буквально несколько эпизодов, которые вспоминаются, может быть, не очень связанных между собой.

Первый эпизод относится ещё к студенческим временам. Идет комсомольское собрание в актовом зале. Идет утомительно долго. Все заняты своими делами, не очень вникают в то, что происходит. И вот выходит на сцену Гена Бурбулис — тогда, по-моему, секретарь комсомольской организации. Я не очень помню, о чём именно он говорил. Но его речь была обращена к нашей комсомольской тогда совести, к нашей ответственности. Это была речь лидера, и я помню, насколько мне стало стыдно от того, что я никак не соответствую его требованиям.

А потом я пришла на кафедру философии, но позже Геннадия Эдуардовича, в семьдесят седьмом году. Это был большой коллектив талантливых людей, но в этом коллективе выделялась группа молодых интеллектуалов, весьма радикально настроенных. Это были Гена Бурбулис, Саша Аулов, Валера Шевченко, а Герман Викторович Мокроносов их поддерживал и защищал. И я вспоминаю речь Геннадия Эдуардовича, памяти учителя Германа Викторовича. Это незабываемая речь, полная глубокого понимания личности учителя, бесконечной благодарности и преданности учителю. Геннадий Эдуардович никогда не порывал связи с нашей кафедрой.

И наконец, последний эпизод. Моя личная благодарность. Может быть, с позиции сегодняшнего дня этот эпизод покажется не очень существенным, но для меня это было очень важно. После защиты кандидатской мне было предложено вступить в партию. В общем-то, вариантов не было, то есть отказаться я не могла. Хотя это привело меня в ужас, и не по той причине, что я занимала какие-то диссидентские позиции. Увы, нет. Я просто ни за что не хотела выступать в партию. И вот наступил день кафедрального собрания, видимо, партийного, где все это должно было произойти. Очевидно, у меня был вид приговоренной к казни. И в полной тишине, когда я вышла перед всеми, именно Гена спросил: «А она сама-то хочет вступать в партию?» Его поддержал ещё один коллега, он сказал тогда, что такое важное решение в жизни человек не может принимать недобровольно. Я была спасена, испытав огромное облегчение.

Геннадий Эдуардович останется в моей памяти не только коллегой, но настоящим товарищем, необыкновенно талантливым, харизматичным философом и оратором, соратником по нашему общему философскому делу.

Спасибо.

НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ

Мне тоже повезло в том плане, что я попал на кафедру к Герману Викторовичу и как раз работал вместе с Геннадием Эдуардовичем. Я больше скажу сейчас о теоретических аспектах в нашей жизни. Дело все в том, что в шестидесятых годах философия стала поворачиваться к человеку, но до этого в 1956 г. в журнале «Вопросы психологии» была статья о том, что проблемы понятия «потребности» не существует. Противники либерализма искажали всю доктрину, которая ставит в центр именно человека и раскрывает потребности во всей полноте. Герман Викторович с коллегами проблему эту стали разрабатывать. Геннадий Эдуардович, когда начались все эти реформы, всецело поддерживал новые доктрины, такие как либеральный консерватизм, потом конституционализм. Именно то, что было необходимо нашей стране для модернизации, для преодоления насилия.

Я, конечно, разделяю взгляды коллег о том, что Геннадий Эдуардович много делал и был очень добрым человеком, всецело поддерживал нас в девяностые годы. Все те заслуги, которые тут перечислены, и те, которые подчеркнул молодой реформатор Нечаев, а также важность его деятельности не будут забыты.

Спасибо.

МОДЕРАТОР

Владимир Тихонович Маклаков, пожалуйста. Но помни о регламенте.

ВЛАДИМИР МАКЛАКОВ

Я в хронологическом измерении остаюсь в связи с Геннадием Эдуардовичем.

Четыре месяца прошло после смерти Гены. Ощущение, что какая-то составляющая изъята из воздуха, из атмосферы у меня. Каждый день практически, вот этот факт его ухода, конечно неожиданного, возвращается. Ты не можешь без Бурбулиса, без Геннадия Эдуардовича.

И одновременно это невозможность, свидетельство того, что степень отношений иногда достигает такого уровня между людьми, когда даже его физическое фактическое отсутствие означает, что он здесь, он с тобой. И это как-то облегчает твои состояния, какими бы они неприятными и тяжелыми ни были. А неприятностей, как все мы понимаем, на сегодняшний день хватает, с головой и через нее.

Когда читаешь интернетовские манускрипты по поводу Бурбулиса, вспоминается термин Фридриха Ницше «ресентимент». Это такая социально-психологическая идея, концепция большого немецкого философа в какой-то мере противоположная российской теории классовой борьбы. Концепция о том, что отношения в обществе строятся на принципе механизмов компенсаций в виде зависти, злобы, униженности. Эти черты приобретают формы коллективного мнения, отношения к другим лицам. После ухода Геннадия Эдуардовича это ресентиментное состояние и прочитывается в высказываниях. Ушёл, как говорится, серый кардинал. Мы знаем эти реплики. Ушёл этот преподаватель научного коммунизма — тоже шлейф, который за ним тянется. Ушёл этот либерал, радикал и так далее. Ушёл этот перерожденец, который предал. В интернете есть даже сага о перерождении Бурбулисов. Из поколения в поколение боролись за справедливость и так далее, а вот их внучок Геннадий все эти поколения предыдущие взял и предал.

Это состояние отражает общество, накладывает отпечаток на массовое сознание. Ресентиментность проявляется в отношении того, что сегодня связано с пространством Украины. Но это заставляет анализировать так, как это стремился делать Геннадий Эдуардович. Достиг он этого, получив философское образование, которое дало ему очень много и которое нас сблизило, которое нас в определённой мере друг в друге растворило. Потому что мы дружили и курировали, будучи старшими, курс Бурбулиса.

В эти дни, кстати, отмечается столетие Александра Зиновьева, философа, нестандартного логика. Вот, собственно, Зиновьев анализировал советское общество в своих «Зияющих высотах», сейчас эта книга вспоминается. И перед нами, перед отечественной философией вообще, перед здоровой и сохранившейся ещё интеллигенцией — не доживающей, не убиваемой — стоит задача понять, изучать, анализировать современное российское постсоветское общество.

Последнее воспоминание. Мы вспоминали с женой на следующий день после смерти Гены то, как он с нами ездил, найдя нам жилье, к хозяйке. Когда мы там расселись и стали обсуждать, где будем жить, хозяйка нам сказала, что в комнате нет кровати. Геннадий говорит, что это не проблема, мы довезем кровать. Хозяйка испугалась, раз кровать, значит, пойдут дети. Нет. И отказала нам в заселении. Что Геннадий Эдуардович сделал? Привёз нам эту кровать. Кровать, на которой творится связь, сотрудничество, любовь и взаимопонимание.

Задача состоит в том, чтобы сохранить о нём светлую память. И над этим, кстати, надо подумать сегодня тоже.

МОДЕРАТОР

Спасибо, Владимир Тихонович.

Ну что же, друзья, мы знаем, Геннадий Эдуардович жил в огромной степени хорошими стихами. Это была его слабость, и он нас все время угощал любимыми стихами на всяких трибунах, встречах, разговорах.

Давайте несколько строчек вспомним:

ГАЛИНА АРТЕМЬЕВА

Вы, жившие на свете до меня,
Моя броня и кровная родня
От Алигьери до Скиапарелли,
Спасибо вам, вы хорошо горели.

А разве я не хорошо горю
И разве равнодушием корю
Вас, для кого я столько жил на свете,
Трава и звёзды, бабочки и дети?

Мне шапку бы и пред тобою снять,
Мой город –
весь как нотная тетрадь,
Ещё не тронутая вдохновеньем,
Пока июль по каменным ступеням
Литаврами не катится к реке,
Пока перо не прикипит к руке…

МОДЕРАТОР

Это Арсений Тарковский.

А вот это он, конечно, повторял всегда: правда, кусочек, я прочитаю целиком. Я тоже очень люблю эти стихи Бориса Пастернака.

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Все время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы её закон,
Её начало,
И повторял её имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука –
Натянутая тетива
Тугого лука.

ГАЛИНА АРТЕМЬЕВА

Поговорили о многом, вспомнили многое. Давайте вспомним то, за что город, наш большой город, благодарен Геннадию Эдуардовичу, и откликается до сих пор именно на эту точку его биографии. Я говорю о дискуссионной трибуне. Не надо, я думаю, в этой аудитории напоминать, ни зачем она создавалась, ни кто был её основателем.

Давайте поговорим о том, что трибуна дала городу. Трибуна всколыхнула этот город так, как река колышет лёд. Был документальный фильм Бориса Кустова, где он сравнивает площадь, наполненную людьми, колышущуюся, и воду, вырывающуюся из-под нашей трибуны, с потоком на Плотинке. Трибуна была именно этим для города. Люди сидели по домам, на кухнях, в курилках. Причём не самые плохие люди, интересные люди: техническая интеллигенция, творческая интеллигенция. И вдруг они получили возможность говорить свободно у микрофона.

Представляете, что могло бы быть, если бы это был действительно свободный микрофон, если бы его не готовили, если бы его не держали в руках? Свобода прекрасна, но свобода, а не анархия. В первом ряду сидит трибуна, и я думаю, сейчас мы голосами этой трибуны будем говорить, но вспомните, сколько сумасшедших пробиралось к этим микрофонам, а это не было хорошим качеством.

Мне хочется ещё рассказать о том, что меня потрясало. Это совет трибуны. В маленькой комнате собиралось много людей, которые пытались разработать способы укротить трибунную страсть, в какие-то рамки заключить, а она не заключалась. Но тем не менее, три человека удерживали весь город на своих плечах. На мой взгляд, именно этой продуманностью, именно тем, что всё было подготовлено. Они выходили на сцену и держали весь город, и это был подвиг. Это Геннадий Эдуардович, в первую очередь, Юрий Сергеевич Кирьяков и, конечно, Лев Абрамович Закс. Это люди, которые трибуну держали, по сути, на своих плечах. На совете трибуны бывали всё те же люди, ещё были там Сергей Кузнецов, Юрий Липатников. Они умудрялись договариваться до того, что выступающие, выйдя к микрофону, уже несли более-менее взвешенное, спокойное мнение.

Давайте поговорим голосами трибуны и начнем с Владимира Ивановича Попова.

МОДЕРАТОР

Поприветствуйте, пожалуйста, ветерана трибуны, а потом борца за права человека Владимира Ивановича Попова.

ВЛАДИМИР ПОПОВ

Спасибо. Спасибо за то, что меня назначили говорить о трибуне. Хотя, я вам скажу, что на этой трибуне были ораторы и более искусные, чем я. Я там выступал достаточно редко и видел задачу немножко в другом.

Я тогда жил в молодежном жилом комплексе (МЖК), и там волей судьбы возникло первое независимое средство массовой информации в виде кабельного телевидения. Оно охватывало немного людей, несколько тысяч, но все-таки это уже была серьезная аудитория. Она была, конечно, больше, чем та, которая вмещалась в залы на дискуссионной трибуне. И вот попала к нам в руки видеокамера. Мы писали всё подряд, и родился вот такой жанр, а я случайно совершенно стал телеведущим. Эта моя роль заключалось в следующем. Делалась просто прямая запись трибуны. Затем этот совершенно непричесанный и никак не обработанный материал вставлялся в видеомагнитофон и потом его гнали. А эти трибуны продолжали стоять по три часа и больше. И вместо того, чтобы смотреть по телевизору рассказы об успехах очередных наших на каких-то советских стройках и прочее, люди смотрели вот эти трибуны. А иногда звонили к нам в эфир и говорили: «Ребята, только не выключайте». И все три часа эта аудитория смотрела, как люди могут свободно говорить то, что они чувствуют, то, что они переживают, то, что они думают о том, что происходит вокруг них. Это было настолько неожиданно, настолько потрясало, что поневоле человек, который это представлял, а это был я, вдруг стал популярным телеперсонажем. Меня стали узнавать в трамваях и на улице. А потом я понял, что действительно огромное дело было сделано.

Этот кусочек города (МЖК) позднее очень мощно проявил себя в последующих событиях. Я имею в виду первые свободные выборы. Мы провели собрание и выдвинули массу интересных депутатов в областной и городской Советы. Потом эти люди вносили в жизнь достаточно много того, что эту жизнь меняло.

Геннадий Эдуардович всегда был главным действующим лицом этих трибун, поэтому его в этой части города тоже узнавали. Это был человек, на которого ориентировались и которого уважали люди, жившие там. На этой кабельной студии побывало много разных политических деятелей, депутатов. Да что там депутаты, там Ельцин выступал, Горбачев, кстати, был на последнем заседании, Гайдар Егор Тимурович. Но Гена, как-то так получилось, только через трибуну там у меня появлялся. Я до сих пор удивляюсь, как так получилось, хотя я его знаю уже больше полувека, с семидесятого года, когда он у нас был командиром студенческого отряда. Доверили такое дело второкурснику, который оказался с мощным потенциалом и позже так серьезно реализовался.

Что я ещё хочу сказать помимо трибуны? То, что присутствие Гены в жизни тех, кто с ним как-то общался, даже не зависело от частоты этих встреч, а просто от того, что он где-то рядом. Это ощущалось и содержало в себе много, по крайней мере для меня. Я всегда его ощущал старшим товарищем, к которому в любой момент можно обратиться. И этот товарищ не подведет, сделает то, что тебе как-то поможет в этой жизни.

Хочу сказать ещё об одной Гениной черте, о которой тут уже говорили. Все вы знаете знаменитую книгу Булгакова «Мастер и Маргарита». Там есть диалог Понтия Пилата с Иешуа, когда Пилат говорит ему: «А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова “добрые люди”? Ты всех, что ли, так называешь?» — Иешуа спокойно отвечает: «Всех… злых людей нет на свете». У Гены была вот эта черта — искать в человеке то человеческое, на что можно ориентироваться и можно опереться. Поэтому он был очень хорошим коммуникатором. Он мог как-то объединить самых разных людей, которые готовы были на трибуне иногда в горло друг другу вцепиться в непримиримой полемике. Его тяга к прекрасному, к искусству служила ещё и тому, что именно это нужно было показать людям: в жизни вот что есть, а вы какие-то вещи раздуваете до небес и считаете, что они самые важные. Вот эти вещи в нём грели и заставляют нас о нём вспоминать всегда с большой любовью, с большим уважением.

И последнее, что я хочу сказать в этой своей сумбурной речи, потому что извините, для меня уход Геннадия — это была очень большая личная потеря, много чего ещё хотелось с ним обсудить и обговорить. К сожалению, не удалось. Надо уже подумать хотя бы о первых шагах для того, чтобы имя Геннадия Бурбулиса как-то отметилось у нас здесь, в этом городе. Я бы хотел обратиться к руководству Ельцин Центра с предложением. Здесь есть хороший зал, в котором часто наша народная трибуна проводилась. Зал Свободы, для которой в этой стране Гена сделал много. Присвоить этому залу имя Геннадия Эдуардовича Бурбулиса могло бы стать хотя бы первым и вполне уместным шагом.

Есть здание, с которого, собственно, начиналась большая политическая биография Геннадия Эдуардовича, на ул. Гоголя, двадцать пять, куда многие ходили. Я думаю, что городским властям было бы уместно организовать там памятную табличку. Это второй момент, который мне хотелось сказать.

Я знаю, что есть книга, написанная уже о Геннадии Эдуардовиче. И человек, Слава Скоробогацкий, её многие годы писал, но, к сожалению, не успел передать Геннадию. Мне кажется, надо помочь издать эту книгу. Было бы очень здорово, если бы Народный университет имени Бурбулиса, кстати говоря, который учредили вместе с ним и этим летом зарегистрировали, возьмет на себя инициативу издания этой книги.

В завершение хочу сказать о том, что считаю огромным достижением, вершиной того, что сделал крупный российский политик Геннадий Эдуардович, Нечаев тут говорил о том, что ещё будут изучать его. Да, будут. И я думаю, что главное его достижение было то, что великая Российская империя, которая в последние десятилетия именовалась Союзом Советских Социалистических Республик, отбыв свой исторический срок, ушла без крови, позволив образовать на своей территории суверенные государства, в том числе и Россию. Она ушла так спокойно — и в этом огромная заслуга Геннадия Эдуардовича Бурбулиса. Мы должны быть благодарны за эти тридцать лет. А то, что могло было быть, мы сейчас наглядно видим в наших нынешних реалиях. И за то, что он в то время провел эту специальную мирную операцию, мы должны ему поклониться. За это ему будут благодарны наши потомки. За эти тридцать лет у меня лично дети выросли. И внук вырос. За это, я считаю, он просто достоин большой и доброй памяти — Геннадий Эдуардович Бурбулис.

Спасибо.

МОДЕРАТОР

Сейчас мы с вами посмотрим небольшой материал. Готовя его, мы много чего пересматривали. Должен вам сказать, что меня поразили две вещи в памятных материалах, посвященных дискуссионной трибуне. Это было действительно что-то уникальное в историческом плане. И две вещи меня поразили больше всего.

Во-первых, то, чего я никогда не замечал тогда, потому что был в пылу тех событий, — то, как красив был наш друг Гена, вы это сейчас увидите.

И второе, на что смотришь с огорчением и удивлением и не понимаешь, куда всё это ушло. Это было время невероятного энтузиазма людей, когда верилось, что эти люди нуждаются в свободе и добьются этой свободы. И Гена был невероятно уместен. Смотришь его речь, тогда мы этого не замечали, а теперь понимаешь, насколько он артикулировал общее состояние мира. Понимаете? И то, что это куда-то испарилось, да и полезло то, от чего мы уходили.

Давайте посмотрим.

ВИДЕОФРАГМЕНТЫ заседаний Свердловской городской трибуны. пожалуйста, покажите нам тридцать секунд.

МОДЕРАТОР

Вот видите, как это все было.

А сейчас я хотел бы дать слово, опять немножко меняя ход нашего мероприятия, Александру Григорьевичу Асмолову, замечательному ученому, великолепному, знаменитому общественному деятелю, яркому человеку и большому другу Геннадия Эдуардовича Бурбулиса.

АЛЕКСАНДР АСМОЛОВ

Когда я слушал выступления, я ещё раз задумался о том, что есть такая концепция личности, называется концепцией персонализации. Суть её заключается в том, что личность — это те личностные вклады, которые человек за свою жизнь делает в жизни других людей, в жизнь общества, в историю и культуру. И все сегодняшние выступления доказывают, что личные вклады Геннадия живут во всех голосах, которые сегодня звучали. Иногда, когда мы говорим о вечерах памяти, начинают вспоминать прошлое. И это важно.

Я же хочу сделать акцент на том, что память — это не только окно, открытое в прошлое. Память — это орган для прогнозирования, предвосхищения будущего и выработки стратегии действий. Все, что делал Геннадий, было связано с невероятной вещью. Он пытался не прогнозировать будущее, это делают многие, он пытался превращать настоящее в будущее, то есть конструировать его. И Геннадий вступил в тот поединок, в котором в истории культуры я пока не могу назвать тех, кто считал бы себя победителем, как бы они ни были значимы. Это поединок личности и системы.

В моей памяти, а без памяти мы сегодня не обойдемся, всплывает важный для моей жизни, в связи с встречей с Геннадием, день, а именно день 10 февраля 1993 г. Раннее утро, шесть утра. Раздается звонок Геннадия, и он задает вопрос: «Многое изменилось, но мы хотим создать что-то иное. Вы заглянете?» А тогда между нами мелькало не «ты», которое потом нас объединило, а пока ещё «вы». «Вы заглянете на нашу встречу?» И я слышу, голос его напряжен, потому что незадолго до этого он сошёл с формального управленческого Олимпа. А когда ты сходишь с формального управленческого Олимпа, то многие люди, которые преданно на тебя смотрели, меняют свое лицо. Я всегда в таких ситуациях говорю: предавать могут только преданные люди, предавать могут только близкие и свои. Геннадий, к которому все шли, вдруг почувствовал себя, это неверно сказать, одиноким, но человеком, который чувствует риск появления одиночества вокруг себя. Я чувствовал эту ситуацию, но ответил ему честно: «Я не знаю, приду ли я к вам в шесть вечера в Дом российской прессы»… (теперь там Совет Федерации). — «А почему?» — спросил он напряженно. Я сказал: «Понимаете, час назад умерла моя мать, и я должен понять, насколько мне хватит сил». Он замолчал и сказал: «Я Вас понимаю». Мне удалось в семь вечера прийти. Он подошёл ко мне, мы обнялись. Всякие «ты — Вы» остались в прошлом. И он сказал мне на этом вечере: «Мне очень хочется, Саша, чтобы то, что ты делал, и твою работу “От культуры полезности к культуре достоинства” мы превратили в движение, мы превратили в клуб». Когда он сказал эти слова, они в буквальном смысле наполнили меня ещё большим дыханием.

Всё, что делал Геннадий, и то, что воспроизводится в наших делах и происходит в наших душах, когда мы говорим, думаем о нём в унисон, это тяжелейшая попытка помнить, сохранить и продолжить, несмотря ни на что, несмотря на это, подчеркиваю, не смутное, не тёмное, а мутное время, когда поднимается социальный планктон, который способен плыть только по течению. Сегодняшняя встреча доказывает, что в каждом выступлении, в каждом кадре, показанном сегодня, собрались люди не прошлого, а собрались люди действия. И многие вещи совершаются, чтобы муть рассосалась и свежий ветер опять подул в мире. Немало для этого сделано Геннадием. И я хочу сказать следующее: вступать в поединок с системой и строить новую систему пытались многие талантливые политики, но немногим это удавалось. Один из моих ушедших коллег, Георгий Петрович Щедровицкий в своё время мне говорил, что надо с системой играть в «кошки-мышки». При этом, правда, не всегда угадываешь, кто в этой игре кошка, а кто — мышка. Геннадий умудрялся, взаимодействуя с системой, переделывать её. И то, что мы сегодня обсуждаем, о чём думаем, доказывает: какими бы мощными ни были сегодня импульсы от эволюционного регресса, то, что сделал Геннадий, это всегда эмбрионы культуры, достоинства, это всегда эмбрионы будущего, которые созданы им, потому что он в это верил.

Когда я думаю о Геннадии, как очень близком, любимом для меня человеке, я вспоминаю строчки Варлаама Шаламова:

Жизнь — от корки и до корки
Перечитанная мной.
Поневоле станешь зорким
В этой мути ледяной.
По намёку, силуэту
Узнаю друзей во мгле.
Право, в этом нет секрета
На бесхитростной земле.

Сегодня здесь, в Ельцин Центре, собрались друзья Геннадия, сегодня собрались люди, влюбленные в Геннадия, сегодня собрались люди, в каждом из которых живёт Геннадий. И когда я слышу то, что сегодня происходит, эту полифонию, я думаю о том, что сделанное им продолжается. Это не прошлое, а то будущее, которое, что бы ни происходило, непременно настанет.

И так же, как Геннадий, воспользуюсь пастернаковским тропом, а стихи Пастернака как мелодия души сегодня уже звучали у нас, Гена жил «поверх барьеров». Давайте жить «поверх барьеров»! Давайте жить, как жил и живёт в наших сердцах Геннадий Бурбулис.

МОДЕРАТОР

Спасибо, Александр. Замечательно, как всегда. Будь здоров. До свидания.

Ещё одно небольшое отклонение от установленного правила, нашим челябинским друзьям нужно уезжать, поэтому слово Сергею Зырянову сокурснику Гены и соратнику, его многолетнему другу.

СЕРГЕЙ ЗЫРЯНОВ

Добрый вечер. Память у нас о Гене должна быть вечной и крепкой для того чтобы этот человек со всей его жизнью, потраченной во многом на других людей, остался в истории. Историческая личность. Если посмотреть учебники по истории России, то мы увидим там эту фамилию и оценку деятельности. Оценки, правда, бывают разные. Но это уже вопрос субъективного отношения.

Я учился на курс младше Геннадия Эдуардовича, но познакомился с ним практически в первый день пребывания в университете. Мы поехали в поезде в Шиловку, он был командиром нашего колхозного отряда. И начал, пока мы ехали, формировать команду, которая с ним будет работать. Меня пригласил. Видимо, какие-то личные данные посмотрел. Говорит: «Слушай, мне нужен командир грузчиков. Ты пойдешь командиром грузчиков?» Я согласился. Геннадий поставил задачу: «Подбери себе ребят. У вас самая тяжелая работа будет, у вас не нормированный рабочий день будет. С поля уйдут, а вы ещё будете работать. На поле не выйдут, а вы уже должны выехать какие-то задачи решать там начинать». Так мы с ним познакомились. С этого знакомства, собственно, все следующие годы и продолжались наши отношения. Я не могу сказать, конечно, что мы были очень близкими друзьями, но надеюсь, что и я, и он понимали, что есть два человека, которые знакомы и которые готовы помочь друг другу в решении каких-то вопросов, посильных каждому из нас.

В конце ХХ — во втором десятилетии XXI века Гена очень часто бывал в Челябинске. Отчасти, наверное, из-за того, что там были его знакомые (Федя Кашапов, Серёжа Зырянов, Лера Пологутина-Зырянова), отчасти по другим причинам: у него там были задачи, которые он решал в рамках своего Центра «Стратегия». Я обратил внимание, что он очень хорошо научился говорить с молодежью: со школьниками и со студентами. Со студентами несколько встреч в нашем филиале было, и я поражался тому, как он выходит к этой аудитории. Они все такие шумливые, галдливые, а он начинает говорить, и они успокаиваются, и они его понимают. Этого у него ещё не было в студенческие годы, или, по крайней мере, я этого не знал. Меня всегда поражало его умение использовать стихи для достижения эмоционального взаимопонимания. В каждом выступлении он делал это. Он встречался не только со студентами нашего филиала, с учащимися 31-го лицея, лучшей физико-математической школы в Челябинской области и одной из лучших школ в России. Там замечательные школьники, и я присутствовал на этих встречах: то же самое повторялось. Хотя дети помладше, а он говорил о серьезных вещах, но опять добивался взаимопонимания. Наверное, он понимал что молодежь, те, с кем он общается, они — другие, и им нужно передать какую-то эстафетную палочку. И он пытался это сделать, у него это замечательно получалось.

Курьезные случаи бывали. Борис Николаевич Лозовский сейчас здесь присутствует. Он был у нас старшиной в 1974 году. Мы пошли в лагеря в 32-м городке на два месяца, а после них в сентябре надо было немножко подработать, потому что летом обычно всегда какая-то подработка у студентов была, халтура строительная. И мы договорились с помощью нашего однокурсника Никиты Сторожева о том, что 10 дней будем работать на рынке. Послали меня, Толю Тюнякина, Сашу Башлыкова, ребят с нашего курса и Гену Бурбулиса искать убежавший крот, который должен был проложить тоннель для кабеля, но оборвался и ушёл куда-то к центру Земли. Экскаватор выкопал огромную яму, два с половиной метра примерно. Крота не нашли. Шёл дождь, дело было осенью, в сентябре, а нам говорят: «Давайте, ребята, прыгайте в эту яму и копайте, ищите крота». Грязь! Запрыгнули вчетвером и копаемся. Проходит мимо бабушка с внуком, первоклассником примерно, видимо, из школы. Подошли, посмотрели с любопытством на нас. Бабушка внуку говорит: «Вот смотри, внучок, будешь плохо учиться, так же будешь жить и работать». Ошиблась бабушка, потому что она не знала нашу историю, не знала, что это работают студенты философского факультета. Может быть, в этой ошибке тоже было какое-то провидение, какой-то толчок. И эти слова, возможно, эмоционально его подстегнули, помогли ему в будущей деятельности.

Спасибо ему за общение в жизни и светлая ему память. Спасибо.

МОДЕРАТОР

Спасибо Сергей. Всего доброго.

Мы перейдем сейчас к воспоминаниям о политической жизни Геннадия Эдуардовича в Москве.

ГАЛИНА АРТЕМЬЕВА

И это будет время большой политики. Нам уже много чего рассказали. Сейчас попросим Александра Николаевича Кричевского, друга и соратника Геннадия Эдуардовича по Москве.

АЛЕКСАНДР КРИЧЕВСКИЙ

Добрый день всем. Я действительно несколько слов скажу. Мне понравились стихии Льва Абрамовича на 70-летие Геннадия. Я буквально 8 строчек зачитаю:

Ты работал, зубы сжав до скрипа,

Воскресенья отменив и сны.

Не было ни ГОСТов и ни СНиПов,

На кону была судьба страны.

Ты помог Империю разрушить.

Кто тебя за это не проклял?

Горечь породил во многих душах,

Но войны гражданской избежал.

Вот это не просто слова, а это действительно из той тяжелой жизни. Люди старшего возраста, вы помните все продовольственные талоны того времени. В те дни Геннадий организовал чрезвычайную продовольственную комиссию, собиравшуюся ежедневно два раза в день. Я несколькими штрихами эту работу обрисую. Утром Чешинский Леонид Степанович, возглавлявший Комитет по хлебопродуктам России, докладывал о ситуации в разных городах и регионах по обеспечению продовольственными товарами, министр транспорта Ефимов Виталий Борисович докладывал в каких странах на рейде стоят корабли: в Канаде, в Аргентине, но корабли не пускают в порт. Нам нечем оплатить работу лоцманов, требуется несколько миллионов долларов, что не сопоставимо с сегодняшними суммами от нефти газа и так далее. Гайдар тогда был не только вице-премьером по экономической политике, он же одновременно был министром финансов и экономики. Андрей Нечаев был тогда заместителем министра экономики и финансов, потом он уже стал министром экономики. Вечером собираемся. Поступило столько-то миллионов, мы оплатили работу лоцманов в таких-то странах, в портах корабли встали под загрузку. Начальник службы военно-морских перевозок Николай Петрович Цах говорит, что корабли будут в России ориентировочно в такие-то дни, в таких-то портах. Виталий Борисович Ефимов, министр транспорта, и Геннадий Матвеевич Фадеев, министр путей сообщения, докладывают соответственно, куда зерновозы и вагоны-хопперы для перевозки зерна подадут, какое количество, исходя из кораблей. Это была работа в части продовольственного обеспечения, когда рыночная экономика ещё фактически не заработала.

Аналогичное было решение по выделению из Министерства промышленности Минатомэнерго. Роль, значимость этого ведомства вы понимаете со всех точек зрения, в том числе в вопросах ядерной безопасности. Организовали совещание под руководством Геннадия, прибыли, в том числе Уральские руководители крупных атомных объектов предприятия оборонного комплекса Красноярска, Челябинска и так далее. Перед этим Геннадий организовывал работу, общение с этими авторитетными руководителями, Костя Куранов, был потом заместителем министра, умер ровно год назад, к сожалению. Провели совещание. Там была непростая ситуация, претендовал на должность министра Виталий Коновалов, который был последним советским министром, активно поддержавшим ГКЧП, но профессионал. А надо было найти профессионала и демократических взглядов, и действительно пользовавшегося авторитетом. Там был вариант Егорова Николая Николаевича. В итоге прошёл наиболее значимый, но малоизвестный из закрытого Сарова, Михайлов Виктор Никитович. Он стал прекрасным министром, организовал первый знаменитый договор ВОУ-НОУ высокообогащённый уран на низкообогащённый уран с Соединенными Штатами. И вот пошли действительно финансовые ресурсы.

Подобных вопросов было много. В подтверждении слов, сказанных в стихотворении о Гражданской войне, я приведу два момента. В те годы активно дебатировались, поднимались некоторыми автономиями вопросы о независимости. В России наиболее ярко выделялись Чечено-Ингушская Республика и Татарстан. Порождено это было решением Советского Союза в 1990 году. Были приняты Закон и Постановление Верховного Совета о наделении автономий статусом союзных республик. А я напомню, что по Конституции СССР союзные республики имели право на выход из СССР. Но это повышение статуса автономий не было закреплено в советских документах СССР, в Конституции и так далее. То есть, с одной стороны, искусственно создано такое, не до конца гармонизированное решение, но при этом Россия, в которой было наибольшее количество автономий и которая стала тогда лидером реформ под руководством Бориса Николаевича, была своего рода загнана в угол. Геннадий Эдуардович предложил Борису Николаевичу: надо в реальных условиях разрабатывать формы федерализма — с учетом интересов республик и осознанием того, какие полномочия мы оставляем у республик, а что они делегируют в свою очередь федеральному центру. Мы получили решение, и удалось тогда это сделать с Татарстаном. Делегацию российского правительства возглавлял Бурбулис, первый вице-премьер, а делегацию Татарстана — Василий Николаевич Лихачев, вице-президент Татарстана. Сегодня мы знаем реальные успехи Татарстана на общем фоне страны. Геннадий Эдуардович очень многие вопросы решал напрямую, он был действительно авторитетом.

По Чечне, к сожалению, не дали. Было два знаковых момента в сентябре 1991 года, когда Бурбулис улетел в Сочи — в Бочаров Ручей, где Борис Николаевич после августовских событий проводил время. Он улетел с тем самым, как назвал Горбачёв, меморандумом Бурбулиса, с программой правительства реформ: с основными действиями и предварительным основным составом финансово-экономического блока. Улетел докладывать. Я не буду касаться, как и почему он выбрал команду Гайдара и как он это объяснил близким соратникам ещё до заседания Госсовета. Это отдельная интересная тема.

По Чечне, к сожалению, так, как по Татарстану, не получилось. В один из дней меня пригласил Иваненко, председатель КГБ России в тот момент: «Срочно подъезжай, тут у меня замы собрались». Ну понятно, что-то неординарное. Я захожу, он мне говорит: «Должен тебе сообщить меня с Борисом Николаевичем не соединяет охрана, там Геннадий Эдуардович, они о чем-то серьезном долго говорят, уже второй день». Оказывается, в этот день банды захватили республиканский КГБ в Грозном, тяжело ранен офицер. В здании находились разные арсеналы стрелкового оружия. При этом ещё был Советский Союз, как вы понимаете. Министерство обороны было СССР. Руцкой, оставшийся на хозяйстве, дает команду Иваненко направить туда группу «Альфа», заявиться с десантниками туда. Иваненко говорит: «Мы не можем этого делать. Мы не знаем реальной обстановки. Надо звонить, докладывать президенту, чтобы он решал с президентом Союза. Мы подготовили конкретные предложения, и я пошёл звонить. Звоню, охрана не соединяет: «Запрещено, Вам попадёт». Я говорю: «Вызывайте, важные вопросы, пусть попадёт». Через несколько минут Геннадий подошёл, я ему изложил, что случилось и план наших действий. Наше мнение: «Вы из Сочи перелетаете в Грозный, встречаетесь с Джохаром Дудаевым, мы отсюда действуем абсолютно мирными методами, проводим разъяснительную работу, в рамках выстраивания отношений в новых условиях». И действительно урегулировали.

Было несколько таких моментов, они в прессе не звучали. Прочтённые мною стихи Льва Абрамовича я подкрепил именно такими фактами, а их было немало.

Светлая память Геннадию.

МОДЕРАТОР

Спасибо большое, Александр Николаевич.

Давайте послушаем Михаила Александровича Федотова, который в Москве и подключен. Михаил Александрович тоже работал в правительстве и много лет дружил с Геннадием Эдуардовичем, а потом он возглавлял Совет по правам человека при Президенте многие годы. Это человек в высшей степени достойный и любимый Геннадием Эдуардовичем.

МИХАИЛ ФЕДОТОВ

Здравствуйте.

Прежде всего, Лев Абрамович, я хочу обратиться к Вам и сказать, что Вы сегодня сделали открытие мирового уровня, поскольку открыли «Закон растяжимости времени». Я имею в виду время регламента: сколько бы человек ни говорил, он говорит пять минут. Это прекрасно, этим надо пользоваться в будущем. Великий закон! Я бы так и назвал «Закон Закса».

Но в данном случае это абсолютно логично, потому что Геннадий Эдуардович не вписывается ни в какие регламенты, не вписывается ни в какие форматы. Я даже когда-то написал о нём заметку, которая так и называлась: «Неформатный Гена». Геннадий Эдуардович абсолютно неформатный человек, и он не подчинялся никаким привычным для нас законам, и в этом смысле он даже сумел опровергнуть закон, открытый другим великим философом Фридрихом Ницше, который в свое время написал своей работе «Человеческое, слишком человеческое», про учёных, на долю которых выпадает роль политика. Им выпадает обыкновенно комическая роль: быть чистой совестью политики.

Для Геннадия Эдуардовича эта роль не была комической, она была драматической — да, но комической — нет. Роль быть именно чистой совестью политики. Это очень трудно, потому что политика не создана для чистоты: для чистоты помыслов, для чистоты дел. Политика — вещь тяжелая и неприглядная. Но для Геннадия Эдуардовича она была действительно чистой, совестливой, и всё, что он делал, было не только романтичным, но и прагматичным. Он был, конечно, романтиком, но и прагматиком тоже, потому что романтик в политике это не тот, кто просто занимается пустыми мечтами, нет. Романтик в политике — это тот, кто ставит высокие цели. А прагматик в политике — это тот, кто эти цели достигает. Поэтому вот он был и романтиком, и прагматиком, он достигал тех высоких целей, ради которых пошёл в политику.

Большое счастье то, что мы с ним встретились. А встретились впервые мы с ним в 1989 году, когда был первый Съезд народных депутатов. Я помню, как в гостинице «Москва» я вручил ему наш с Батуриным Проект закона СССР о печати. С этого началось наше знакомство, наша дружба началась позднее — уже в начале девяносто первого года, когда он пришёл к нам в Министерство печати и массовой информации Российской Федерации, которое тогда возглавлял Михаил Полторанин, я был заместителем. Он пришёл и сказал: «Мне нужны ребята, которые смогут написать речь президента». Ельцин ещё не был президентом, но на Съезде народных депутатов РСФСР его уже избрали председателем Верховного Совета. Геннадий Эдуардович разместил нас в санатории имени «60-летия плана ГОЭРЛО», мы там сидели и писали выступление президента. Потом в этом же санатории, включив телевизор, сидели и слушали то, что говорил Ельцин. И надо сказать, мы были несказанно удивлены тем, что почти половина текста выступления президента — это был наш текст. Так что Геннадий Эдуардович нас зарядил на эту работу, и мы её сделали.

Потом мы с ним уже вместе оказались в Конституционном суде на процессе по «Делу КПСС», здесь его роль была огромной. Я сейчас хотел бы включить презентацию и показать одну фотографию. На этой фотографии слева направо сидят: Сергей Шахрай, Геннадий Эдуардович в центре, я с краю, а ещё дальше Андрей Макаров, он тогда был такой большой. Это происходило на заседании Конституционного суда, когда рассматривалось «Дело КПСС». На этом процессе у Геннадия Эдуардовича не было большого выступления, мы договорились, что он произнесёт только одну заключительную фразу после выступления наших процессуальных оппонентов. Когда выступили представители компартии, и настало время задавать вопросы, Геннадий Эдуардович встал и сказал: «У нас нет вопросов к противной стороне». И на этом поставил точку. И это была не точка, это был восклицательный знак. И поэтому, когда мы говорим о Геннадии Эдуардовиче как о политике, я бы сказал, что он не просто политик, он очень мудрый политик. Он — историческая личность.

В заключение я хочу ещё раз воспользоваться возможностью и показать на экране маленький видеоролик. «Марш Правительства Реформ» исполняют Бурбулис Г. Э. и Федотов М. А.

МОДЕРАТОР

Спасибо, Михаил Александрович. Замечательно. Всего доброго, до свидания.

Вячеслав Васильевич Скоробогацкий, человек который мужественно ждал своего выступления, тот самый Скоробогацский, который многие годы писал и написал книгу о нашем сегодняшнем герое, о Геннадии Эдуардовиче, и мы очень надеемся, что она скоро увидит свет.

ВЯЧЕСЛАВ СКОРОБОГАЦКИЙ

Последняя реплика Федотова об исторической личности Геннадия Эдуардовича, перед этим ещё Зырянов, по-моему, говорил о том, что учебник открываешь и там всё про Бурбулиса: правда, не в той тональности. Я хочу сказать, что, наверное, с первого появления на публичной сцене Геннадий Эдуардович оказался в этом облаке мифов. Человек, его хорошо знающий, Андрей Нечаев говорит «преподаватель научного коммунизма», это не так, по всей своей натуре он просто не мог преподавать научный коммунизм, не то что как прирожденный антикоммунист, а просто как человек, который вот эту фальшь, ложь, неискренность на дух не переносил.

Я всегда удивлялся, как можно написать книжку страниц в 300 по теории научного коммунизма… О чём? Это сколько надо иметь фантазии! Поэтому я 25 лет писал другую книгу. Для меня Гена всегда был предметом некоего анализа. Я не психолог. Я просто смотрел на него, потому что этот человек с первого дня выбивался из рамок. Борода, шиловская наша изба, столовая с кухней, самое теплое место, там мы были целый месяц, в том сентябре. На крыльце стоит Бурбулис, кормилец, потому что он взял на себя роль завхоза, обеспечивал наш отряд теплом и едой три раза в день. Так вот повторюсь: в облаке мифов, поэтому книгой, которую я писал, я пытался внести свой вклад в память.

Фигура была интересная и не только потому, что он выделялся среди нас, историческая личность в нём чувствовалась сразу. Мы привыкли к исторической личности, как Ленин говорил: крупный государственный деятель, руль властный в руках, ресурс мощный, и он что-то осуществляет, меняет общество, его жизнь и так далее и так далее. А есть историческая личность другого рода, как Геннадий Эдуардович. Просто есть мировая гармония, есть некоторые люди, которым дано её слышать, а потом они что-то пишут. И это Бетховен, Рахманинов, Пушкин и так далее, Моцарт, по вкусу. На мой взгляд, Гена из второй породы исторических людей, он слышал историю, её ритм. Поэтому когда смотришь на его жизнь до известного периода, человек, как в ожидании, он слышит и ждёт, когда его инструмент, его партия в этом оркестре, станет ведущей. Он не суетился, не дёргался, не делал никаких карьер, ложных движений. Он не оставил следов там, где не надо, не наследил то есть. Он по-своему слушал голос судьбы, по мировоззрению, как он признался, был стоиком, и этот стоицизм, эта попытка быть с миром на «ты», но только, не поддаваясь его соблазнам и посулам, дождаться своего часа, когда ты сможешь осуществить то, к чему призван. И осуществить это призвание очень точно. С первых дней буквально вот этот преобразователь мира в нём жил. Но просто, как Илье Муромцу, нужно было дождаться определенного времени, условий и каких-то внутренних сигналов для того, чтобы выйти на сцену.

А ещё остается чувство вины. Понимаете, он казался мне вечным. Книгу я написал в начале февраля, но ему не дал в руки рукопись. Я боялся, что он заставит меня переписывать так, как он это видит. Хотя ключевые моменты я с ним обсудил.

Самый ключевой момент из области мифов: Бурбулис и Ельцин. И тень Ельцина, которая лежит на нём, не позволяет увидеть, на мой взгляд, очевидную вещь. Бурбулис пришёл туда, куда пришёл, одним путем, он был вынесен демократическим движением, назовём условно. Ельцин был вынесен другой силой, я её назвал фашизоидной волной. Хотя слово фашизм к России как-то не очень употребимо в практике, но, на мой взгляд, эта волна перекрыла ту демократизацию, интеллигенцию как политический класс и так далее. Ельцин оказался наверху и на некоторое время, на полтора-два года, между ним и демократами установился компромисс, после чего, встав на ноги, он получил в руки государственный российский руль. Ельцин избавился от Бурбулиса, и потихонечку государственный курс пошёл в ту сторону, где люди типа Геннадия Эдуардовича были не нужны.

Бурбулис не исчез из политики. В политике это был человек, который не путал должность и призвание. Он делал то, что считал нужным, в любом месте: в Совете Федерации, в Госдуме, встречаясь со студентами в аудитории, везде он оставался самим собой. И регалии, мне кажется, были ему нужны не для самоуважения или уважительного отношения со стороны других, а как ресурс влияния, как способ сделать то, что он считал нужным и что мог сделать.

Поэтому я говорю, я считал его вечным, о многом и не договорили, чаще спорили, чем соглашались, но я думаю, что дойдут до него основные слова, которые я хотел, чтобы он прочитал. Может быть, он их услышит сейчас. Спасибо.

МОДЕРАТОР

Спасибо. Завершает блок о политике ролик, который подготовил наш

московский друг Андрей Марков.

Яркие высказывания Геннадия Эдуардовича Бурбулиса, интервью с ним, позволили собравшимся ещё раз услышать, увидеть и вспомнить этого уникального человека, подготовившего план реформаторских шагов и не побоявшегося взять на себя ответственность за их реализацию.

Видеоматериал:

•   Бурбулис Геннадий Эдуардович, основатель школы политософии «Достоинство» и создатель нового вероучения «Политософия и достоинство как стоицизм XXI века».

•   Путч — это был политический Чернобыль советской тоталитарной системы. Уже 24 августа 1991 года советская тоталитарная империя фактически перестала существовать.

•   В связи с участием министра обороны СССР Язова и председателя комитета КГБ Крючкова в государственном перевороте, все изданные ими с 18 августа 1991 года приказы и другие решения отменяются. В соответствии с Конституцией СССР и законами СССР.

•   Контроль над ядерной кнопкой передается президенту России по согласованной политике других государств. А Украина и Беларусь в очередной раз подтвердили свои настойчивые и искренние намерения добиваться статуса безъядерных государств.

•   В ходе Минской встречи была сделана попытка взглянуть на реальность так, какова она есть на самом деле. Устраняя затянувшуюся двусмысленность
и лицемерие, правовое и политическое, все единодушно пришли к убеждению, что мы предпринимаем единственный возможный шаг, позволяющий выйти из этого тупика.

•   Блок «Выбор России»: все мы хорошо знаем и понимаем, что сегодня ни одна семья, ни один человек, ни одна область, край, республика не станут жить лучше, если не станут свободнее, если не будут иметь собственность, если не будут защищены государством, властью в полной мере.

•   Всё, что пережил Ельцин, всё, о чём мечтал Ельцин, всё, что хотел Ельцин, заложено в нашей Конституции. Один только такой образец, есть вторая статья Конституции, и она звучит, как молитва. Вот, пожалуйста, послушайте: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства».

•   Я не стесняюсь утверждать и настойчиво отстаиваю, что в высоком духовном, нравственном и мировоззренческом своем предназначении Конституция может и должна нами восприниматься как гражданская Библия.

•   Делай что должно, и будет то, о чём ты мечтаешь. Делай, что должно и будет то, на что мы надеемся. Делай, что должно и будет то, во что ты веришь. Наша вера — это воля к совершенству.

•   Я хочу, чтобы уроки 1991 года и кульминация этого года — путч в августе,
помогли нам осознать самую главную проблему России 2011 года.
Это проблема дефицита человеческого достоинства. Это проблема нравственной, духовной опустошенности. Это проблема методичного формирования общества людей, лишенных потребности и способности думать о будущем и ещё больше парализованных в желании разбираться и понимать свое ближайшее прошлое.

МОДЕРАТОР

Я должен извиниться перед теми, кому мы не дадим сейчас выступить, потому что мы уже давно сидим и надо, конечно, заканчивать.

Я тоже хочу сказать несколько слов, хотя понимаю, что всего не скажешь, потому что хочется сказать слишком много. Человека у нас на глазах история подняла на очень большую высоту. Мы годами с ним спорили, будучи друзьями, я его, конечно, поддерживал всегда, но мы постоянно спорили. Я всегда ему повторял, что всё равно политика грязное дело, а он доказывал мне не словами, как я теперь понимаю, а собой, что это не обязательно. Это первое.

Второе. Это человек, который (у нас нет другого такого примера) достиг такого роста масштаба деятельности. Александр Николаевич рассказал о хозяйственных вещах, но один раз я присутствовал на дне рождения Гены как раз, когда он был первым вице-премьером. Пришло всё Правительство реформ, и ироничный Егор Тимурович произносил тост и действительно иронично называл его мастером стратегического планирования.

Его удаление из правительства, да в нём была, наверное, целесообразность, Ельцин — он был большой игрок. Это понятно. Кстати, тоже интересная деталь, говорящая о нравственной высоте Геннадия. Его уволили, может быть и целесообразно, но не по-человечески. Нет времени рассказывать вам подробности, но его собственная жена узнала от приятельницы, что его сняли. А Гена про это ещё не знал. И всё же даже после этого все оставшиеся годы жизни, и когда Ельцин был жив, и когда его не стало, он ни разу не сказал дурного слова по отношению к человеку, которого уважал, которому отдал лучшие силы своей жизни. Потому что он связывал с ним надежды на воплощение своих идеалов.

При этом, что очень важно, Гена в отличие от многих, никогда ничего не заработал на своей карьере. Там практически все люди, которые ушли потом из правительства, получили какой-то неплохой кусок, и они не бедствовали. Гена конечно тоже не голодал, это понятно, но это потому, что он много работал, в университете читал лекции, занимался просветительством. Он вообще был большой упорный и упрямый просветитель. Что очень важно, он не потерял ни одной человеческой черты: сидеть на кухне с нами, это было так же принято до того, как во время и после того. Ухаживать за женщинами, читать стихи, думать о детях, молодежи, внуках, о наших детях. Человек, который был безграничен. И это были не только слова помощи, это была часто реальная поддержка: материальная, организационная, государственная личная. Какая угодно.

Удивительный уровень этической чистоты и высоты. Я других таких людей не знаю. Несмотря на то что мы периодически спорили и иногда казалось, что он не в ту сторону идёт, но это все такая конъюнктура, мелочь, а суть осталась именно в этом.

И чему я всегда завидовал, я человек эмоциональный, вспыльчивый и мне всегда очень трудно сдерживать себя. А Геннадий Эдуардович был человек, может быть потому он и стал лидером на всех уровнях и показал себя достойно и компетентно на всех уровнях, это был человек, который обладал невероятной способностью работать над собой. Он работал над собой больше, чем над всем остальным в мире. Вспоминается пастернаковская строчка: «С кем протекли его боренья? С самим собой. С самим собой».

Я не помню, чтобы он когда-нибудь вышел из себя, чтобы он взорвался, чтобы стукнул кулаком по столу. Потому что он всегда жил в напряжении ответственности перед людьми. Это был человек громадной позитивной социальности. Он жил для людей, он жил людьми. Он любил людей. Если мы когда-нибудь доживем до времени, когда это станет нормой в политике, в управлении на всех уровнях, тогда мы станем нормальной страной. Он и ушёл, потому что ему многое довелось пережить. Он об этом не очень говорил, потому что до последнего настаивал, когда мы уже впадали в отчаяние, он всё равно бесконечно цитировал Канта, держался за Канта. Теперь наш президент, кстати, подписал указ о празднование его 300-летия, а ему бы открыть что-нибудь и почитать что-нибудь из Канта. Геннадий Эдуардович любил людей. И это была не декларация, он жил этим и поэтому он прожил такую жизнь, какую не только хотел бы он прожить, а какую, мы бы хотели, чтобы все люди так жили, чтоб мы так жили. Это жизнь на высоком человеческом уровне.

И я сейчас понимаю, что мы с вами потеряли очень важную опору, очень важный ориентир, очень важный источник тепла и доброты, обыкновенной необходимой нам человечности. Можно говорить глобально, а можно взять размерность одного человека. Юрий Норштейн, мой любимый художник, сказал: «Надо брать историю в размер человеческой жизни». Гена никогда не забывал о размере человеческой жизни, и теперь, когда его нет, мы понимаем что вряд ли мы заполним кем-то эту пустоту.

Говорят: нет незаменимых людей. Есть! Незаменимые люди есть, незаменимые, потому что любимые, потому что необходимые, потому что достойные, потому что для нас всегда образцовые.

Спасибо ему. Спасибо ему за то, что он был. Спасибо ему, что он есть Спасибо ему, что он будет. Я уверен, он обязательно будет.

Вот на этом мы заканчиваем и в заключение последняя песня.

Звучит песня «Память» (музыка Микаэла Таривердиева, стихи Давида Самойлова) в исполнении И. Кобзона.