Об эпохе 90-х и дружбе с Геннадием Бурбулисом рассказывает Юлий Гусман.
Юлий Соломонович Гусман — режиссёр театра и кино, телеведущий, актёр, общественный и политический деятель, заслуженный деятель искусств Российской Федерации (1993), народный артист Азербайджана (2002). Основатель и художественный руководитель первой Национальной премии Российской Академии кинематографических искусств — премии «Ника», постоянный член жюри КВН, член президиума Российского еврейского конгресса. С 1988 по 2002 гг. — директор Дома кино в Москве. С 1993 по 1995 гг. — депутат Государственной Думы ФС РФ I созыва от избирательного блока «Выбор России».
Беседу с Юлием Соломоновичем Гусманом ведёт Андрей Марков — генеральный продюсер Фонда «Культура Достоинства» Геннадия Бурбулиса, ведущий сотрудник Московского центра Б. Н. Ельцина.
Юлий Гусман (Ю. Г.): Довольно грустно и светло… в общем, всё на какие-то старые поэтические строчки тянет, потому что говорить о Геннадии Эдуардовиче Бурбулисе — просто в виде рассказа о товарище, о начальнике, о соратнике и друге, о великолепном учёном и потрясающем организаторе — это никакой вообще недели не хватит, потому что я могу о нём рассказывать бесконечно, потому что я очень сильно любил и люблю Геннадия Эдуардовича. Я только ради общественного мнения называю его по отчеству, потому что и на корте, и дома, и в жизни он был Гена Бурбулис. Гена — это простонародное красивое имя никак не вмещало его титаническую фигуру времён отечественной демократической революции. У нас умеют очень быстро забывать своих героев, своих титанов, а тем более, если было, так сказать, время, оно прошло и стало сейчас, скажем так, не очень модным, не очень любимым начальством.
Любопытно, что, когда мы с ним встретились, я был директором Дома кино, а Дом кино — это было супермощное, кто знает, такое большое, даже не здание, он стал тогда замечательным культурным центром политической жизни, и с ним было связано множество замечательных дел. Но я буду рассказывать про Бурбулиса. Мы тогда дружили и сейчас дружим с Андреем Макаровым. Теперь он уже много лет председатель Комитета по бюджету и налогам Государственной Думы Андрей Михайлович Макаров. А тогда — Андрей, и мы дружили, он даже помогал в юридических вопросах, называя себя юрисконсультом Дома кино: в общем, как-то всё было вот так. Однажды он приходит и говорит: «Давай поедем к Гене Бурбулису». А я его знал только на баррикадах, на танках, и всё. Андрей настаивает: «Да поехали к Бурбулису, мы создаём новую партию. Поедем, ты тоже там поучаствуешь». Я говорю: «А я там причём?» — «Ну, будешь представлять культуру». Я приехал и увидел в комнате всех тех, кого я знал по телевидению и газетам. И Геннадий Эдуардович, и Егор Тимурович Гайдар — они действительно создавали тогда партию, у которой много раз менялось название: «Выбор России», «Демократический выбор России» или «Демократический выбор»; в общем, это неважно, но оставалась она всегда той партией, которая тогда всё делала, что должна была сделать. Удачно-неудачно — это не разговор для сегодняшнего интервью. Хотя я горжусь и своим участием, и своими коллегами и товарищами — и старшими, и младшими, и средними. Горжусь не только как моими учителями, но главное — как реальными соратниками, добрыми, умными и бескорыстными. Почему «бескорыстными»? — сейчас скажу: я вам рассказываю только о Бурбулисе, о других не говорю.
Когда наступили времена, так сказать, уже серьёзных 90-х, мы попали в Государственную Думу. Меня и ещё несколько человек пригласили в ту самую команду депутатов, в составе которой мы прошли на выборах, предложили дачу в каком-то из официальных дачных посёлков, известных Геннадию Эдуардовичу. Ну, я приехал к нему туда, посёлок посмотреть. Приехал, так сказать, я, а он там уже жил, может быть, месяца четыре. Я более бедных таких дач у богатых и сильных людей в стране не видел. А ведь я вырос в то время, формировался тем временем, я видел дворцы и сейчас их вижу, я видел всё. На всех мебельных предметах там были прибиты такие жестяные плашки: инвентарный номер Управления делами Президента, наверное, не знаю кого. А в то время Геннадий Эдуардович был одним из самых первых в стране, к тому же ЗОЖем. Он сначала очищался в ванне от чего-то, потом… — это была целая эпопея. Тем обиднее, что он так скоропостижно и глупо ушёл из жизни.
Вообще, у меня разрывается голова, потому что вся моя жизнь тогда была связана с ним. И был ли он госсекретарем или депутатом, был ли он проректором или руководил каким-то фондом, он оставался одинаковым. Это вообще удивительно, потому что я привык, да и все привыкли, что сегодня, скажем, Вася — приятель, а завтра Вася стал большим начальником, и он уже говорит через секретаршу и редко берёт трубку. Ну, может, не ко мне это относится лично, но к большинству людей.
У Бурбулиса была замечательная черта — на мой взгляд, великая черта. Он был абсолютным демократом внутри себя. Он был демократом в чём? В семье он был демократом, на работе; он был скромен в привычках, в разговорах. Возможно, есть и другой Бурбулис, но я другого не знал. И поверьте мне, я видел его достаточно времени. Когда я слышал какие-то идиотские легенды и предания про «красную ртуть» и про что-то ещё, я всегда думал: нет, это не Бурбулис. Бурбулиса можно обвинить в том, что он верующий: он верует в свободу, в демократию, в людей, в студентов, в политику, в команду. Он доверяет людям, но то, что он какой-то «красной ртутью» торгует на базаре, это не он. И должен вам сказать, что я не был на его лекциях, но я был на политософских вечерах. Он написал книги, и я, конечно, их читал, но я ничего в этом не понимаю и не хочу, я политическими науками никогда не интересовался. А он был не просто первосвященником своих теорий, он был абсолютно убеждённым человеком. Сейчас это как-то называется: «светлая Россия будущего» или ещё как-то. Но он был убеждён, что сегодня, сейчас нужно делать Россию будущего.
И мне всё время хотелось, чтобы вернулось время Бурбулиса, потому что мне казалось, что он играл не просто огромную роль в становлении государства, но ещё нужен был некий такой нравственный камертон, каким был Геннадий Эдуардович.
Андрей Марков (А. М.): Вы коротко всё сказали, я как раз хотел Вас спросить и про собственно Дом кино, как он стал таким — можно сказать, штабом демократической мысли в 90-е?
Ю. Г.: Ну про Дом кино — это длинный и большой рассказ, он не связан с Геннадием Эдуардовичем, но я расскажу, потому что это стоит того. Начало, даже пролог: я сижу в Баково, зарождён фильм, и готовлюсь снимать новую картину о моём замечательном друге Максуде Ибрагимбекове, Максе — потрясающем писателе, одном из моих друзей-братьев. Звонок из студии кинематографистов, где я был как бы активнейшим, но ведь по мне видно, что я такой энергетический «вампир» или скорее, наоборот, «донор». Но в Доме кино я провел массу мероприятий, когда зампредседателя управления Дома кино был Павел Лебешев, замечательный кинооператор. У нас тогда был ПРОК (Профессиональный клуб. – Прим. ред.), проводил встречи, концерты, фестивали — долгие истории. После пятого Съезда кинематографистов Дом кино стал просто вулканом демократических инициатив. И вот звонок от Элема Климова: «Приезжай, мы хотим, чтобы ты стал директором». А директор — явно не место для бакинского человека Юлия Соломоновича Гусмана, там до этого был какой-то отставной партийный шишка. Дядька неплохой, но вообще не интересующийся ни Домом кино, ни чем-либо другим, просто чиновник. Ну, приехал туда, меня назначил секретариат — и всё: началось в жизни что-то невероятное.
Я даже не буду сейчас рассказывать историю Дома кино, потому что думаю, что когда тебе захочется, может, это всё записать, мы сядем и начнём вспоминать. Ведь это тома просто: о том, что и как делалось в защиту Литвы, когда люди выступали против введения туда советских войск, — в общем, по разным поводам туда приходили миллионы людей. Первый вечер, посвящённый Солженицыну, где зал был переполнен, на люстрах висели аппараты сотрудников, которые непрерывно снимали всё, для того чтобы потом увезти Наталье Дмитриевне, супруге Александра Исаевича, кассету с вечера. Андрей Смирнов под свитером её выносил — чистый детектив. Такое было время, многие сейчас эти годы 90-е проклинают, многие их не любят, многие к ним вообще плохо относятся, но по-моему, при всех допущенных ошибках, если бы тот курс был продолжен, то мы жили бы в другой эре, но я сейчас не об этом.
Однажды мне через секретаря позвонил Ельцин и говорит: Юлик, мы создали Межрегиональную депутатскую группу, нас никуда не пускают, отовсюду выгнали, нам нужно где-то собраться, нас больше 300 человек». А это лето, июль месяц, я говорю: «Борис Николаевич, вопроса бы не было, но просто Дом кино закрыт, стулья разобраны, но я постараюсь что-нибудь сделать». Обзванивал всех, кто остался в Москве, спрашивал, готовы ли они бесплатно поработать для демократии в России, все согласились. Мы собрались в Доме кино, чистили его, мыли, и через два дня я сказал: «Борис Николаевич, приезжайте». Он собрал группу, и там прошли два исторических заседания Межрегиональной депутатской группы, с которой всё началось. А потом было всё что угодно: звонки помощника Горбачёва о том, как я отношусь к Горбачёву. Я говорю: «Замечательно». — «А почему ты помогаешь Ельцину?» — «Я никому не помогаю, есть Дом кино, если мне позвонят 300 депутатов, даже не 300, а три, я их пущу». Он говорит: «Хватит». И вот так началась эпопея под названием «Дом кино», там был просто реальный штаб, Смольный там был. Я об этом мало рассказывал, потому что, во-первых, сейчас это не модно, во-вторых, никому не нужно, а в-третьих, вредно. Но у меня с тех пор осталось на стене письмо номер 001 с благодарностью от Бориса Ивановича Ельцина, с припиской от руки «Спасибо, Юлик». И это хранится на стене вместе с поздравлениями. Вот так начинался Дом кино, то есть Дом кино той эпохи.
А. М.: А, кстати, когда вы пошли в Думу, там же ещё деятели культуры были. Может, Вы их привели, если это не секрет? Например, Аллу Гербер.
Ю. Г: Аллу Гербер? Нет, потому что Алла Ефремовна была очень активна в то время. И сейчас, слава богу, активна как деятель еврейского движения, скажем. А Марик Розовский, например, был Егором торжественно назначен. В Думу он не пошёл, так был назначен тогда к министру культуры, от нашего, так сказать, цеха.
Надо сказать, Андрей, что ни при твоём таланте, ни при моих воспоминательных способностях это время передать нельзя. Люди забывают всё, путают. Действительно, кто сознательно, кто с провокационной целью, но люди ничего не помнят, и им ничего не интересно. Да ещё недавно это было: не времена Ивана Грозного и не времена Ивана Калиты. Ничего.
Поэтому вот этот пожар, который был тогда внутри сердец, извини за пафос, мне не присущий, и это беспрерывное ощущение в Доме кино того, что мы нужны стране, мы нужны людям. И подчеркиваю: очевидно, наделано много ошибок, потому что это делалось впервые в истории человечества, такая реформа и такая приватизация, но всё равно все сегодняшние начальники, которые по-разному и часто не с удовольствием вспоминают 90-е, они все оттуда родом. И наша Дума, членом которой я был, принимала законы тогда, чтобы они были, и нас за это сильно «отблагодарили». Только депутаты Государственной Думы нашего созыва — единственные получают пенсию ниже нижнего предела. Это вообще невероятная история, потому что все получают пенсию, приравненную к министерским. Все, а нас почему-то так наказали, видимо за то, что мы сделали для страны. Это я не жалуюсь, это я констатирую, но с грустью.
А. М.: Но в то же время никто сегодня не отказывается от рыночной экономики, от частной собственности.
Ю. Г.: А в том-то и дело, Андрей, что никто ни от чего не отказывается, будто успешно претворяют в жизнь, но проклинают те… Конечно, учителям, наверное, тогда было очень тяжело, потому что не было ничего, надо было ловким быть тогда. Вот я никогда не был ловким и воспитанным мальчиком, у меня ничего не осталось, верь или не верь, от тех времен, как и у Бурбулиса. Ничего. Я не знаю, он потом был проектором… А потому что, я даже в думах, кстати, не мог представить…
У меня был один случай комический; может, не для эфира вообще, но это потрясающе. Я, депутат Государственной Думы, узнаю из газеты «Парламентский вестник», что в какой-то комнате, номер комнаты не помню, для депутатов продают Жигули за 50%. Я от счастья чуть не упал от стула, потому что 50% скидка на автомобиль — это вообще чудо. Результат. Я тогда и до сих пор ещё не нашёл той комнаты в этом здании. Такого вообще не может быть. Восемьдесят вторая. Я пошёл искать, обошёл всё, спрашивал: где это, где? — ничего там не было. Так вот всё и закончилось.
Когда я сижу в жюри КВН, то всегда думаю: сидит толстый, холёный, одетый человек Соломонович. Квнщик, олигарх, барон и так далее… А я никогда не говорю об этом, нет. Вот Вам первому рассказал эту историю, потому что мы сейчас сидим в роскошном дворце, в роскошной пустой комнате, где можно сделать сумасшедший офис, здесь всё есть. Рассказать всем, что и тот, кто снимает, и тот, кого снимают, просто зашли — так нельзя. Поэтому, когда раньше нападали на олигархов и когда сейчас, я всегда говорил и говорю, что я видел, как работают олигархи. Вот я это видел в то время, когда строил Дом кино (строил в смысле «создавал») и делал много чего другого: снимал фильмы, жил и работал. Я видел, как работают настоящие политики, вроде Бурбулиса, Гайдара, и как работают настоящие олигархи. И поверьте мне, многие из них, большинство — то, что по-английски говорят «worth every penny», заработали каждую копейку, потому что построить надо уметь. Украсть несложно, ты работал в нефтяной промышленности, был министром, замминистра, причём что-то приватизировал и пошёл. Но если ты работал в другом жанре, то ты всегда останешься журналистом и всегда останешься режиссером. Спасибо, я думаю, что это мы с тобой прошли.
А. М.: Последний вопрос. Почему в Думу 2, 3, 4-го созыва Вы не пошли?
Ю. Г.: Это очень просто. Я пошёл, и такое со мной тоже было первый раз. Мне сказали: у тебя такие показатели в районе, что ты выиграешь. Я брошюру выпустил, могу тебе показать, дома осталось. В общем, я шёл на первое место. А на второе место, не хочу говорить это прошлая история, не хочу рассказывать, зачем упоминать. Он очень неплохой человек, финансист, он и сейчас в порядке, в профессии. А я шёл в Думу, хотя, честно говоря, мне в Думе было неуютно. Я рассказывал, что никогда одновременно не видел столько глупых и неприятных людей. Одновременно, одномоментно. Там были хорошие фракции, люди, но была масса людей не моей компании, не моей группы крови. Но я побеждал. Меня позвал Лужков Юрий Михайлович, и говорит: «Мне нужен, — и назвал фамилию этого человека, — тебе это не нужно, сделай мне». А я хорошо к нему относился. Я сказал: «Хорошо». И даже ничего не просил: дайте мне дачу, или дайте мне чачу, или дайте мне Читу обезьяну». Не стал. Ничего. Но с тех пор я, как «пикейный жилет» у Ильфа и Петрова, читаю, слежу, но политикой не занимаюсь.
А. М.: То есть разрешили просто украсть ваши голоса?
Ю. Г.: Ну, как тут? Не украсть, нет. Но если я снимаюсь или… Он поступил очень тактично. Украсть — это я бы не знал. А он-то позаимствовал. Он сказал, что нужно, и он знал, что нужно.
А. М.: А сняться с выборов просто?
Ю. Г.: Я не снялся, а каким-то образом занял второе место. Но я не стал бороться, он знал прекрасно мои возможности, связи, которыми я, честно говоря, редко пользовался и сейчас никогда не пользуюсь. Вот так.
А. М.: Ну, спасибо, хотя бы, за этот короткий разговор.
Ю. Г.: Ладно.
