Фильм «Мастер и Маргарита» стал лидером проката. За две недели кассовые сборы фильма превысили миллиард рублей. О том, почему фильм вызвал такой интерес рассуждает писатель, кинокритик Алла Гербер.
АНДРЕЙ МАРКОВ
Алла Ефремовна, сейчас все обсуждают фильм «Мастера и Маргарита». Успели ли Вы этот фильм посмотреть? И какие у Вас впечатления?
АЛЛА ГЕРБЕР
Да, я посмотрела, хотя я была больна, и, честно говоря, с трудом в тот день вышла на улицу и не жалею. Я после этого долго не могла прийти в себя, у меня была бессонная ночь, было очень сильное впечатление, давно такого не было. В зале кинотеатра я смотрела фильм как вкопанная, и, по-моему, не пошевелилась ни разу.
В чем дело? Что случилось? Почему это произошло? Я зритель достаточно опытный, много чего видела, и впечатлений от мощных киноработ у меня было немало. Но в последнее время, то ли реже хожу в кино, то ли фильмов хороших стало меньше. Но не о том речь совершенно, я не собираюсь анализировать наш киноэкран, а хочу сказать об этом фильме.
Почему такой силы впечатление? Я очень люблю роман «Мастер и Маргарита», и то, что я еще раз встретилась вот с такой интерпретацией, с такой версией, с таким состоянием, в связи с этим романом, было для меня очень важно. Еще одна встреча. У меня свой роман в голове, свои кадры, которые я сама для себя сняла уже давно, когда первый раз прочла роман, тайно, тогда ему еще было подподушечное чтение.
Это фантастика, это бесовщина, Воланд со свитой. На экране происходит ощущение погружения, в какую-то страшную правду, которая тебе открылась снова. И не то чтобы ты не знал, не думал, не понимал, не то, чтобы ты в другой стране вырос. Нет. Ты вырос именно в этой стране, ты прошел через многое, о чем, так или иначе, думаешь в связи с этим фильмом.
Ты не видел той Москвы, ее никто никогда не видел, той, какая она в фильме. Она только в чертежах, в каких-то задумках, фантазии художников и архитекторов, которые хотели создать этот вот триумф мощи, величия. Однако получился триумф тоталитарного зла, триумф тоталитарного безумия. Этот город… Он задавил человека. Вырваться из-под него, из-под этой глыбы зла и безумия очень трудно.
Мастер вырывается, вырывается наедине с собой. Сначала он пишет роман, излагает свои мысли. Он наедине с собственной фантазией, собственным миром. И в этот мир приходит любовь, настоящая, не написанная, а настоящая.
Все это взято вместе с фантазией, которая приходит с Воландом и его потрясающей командой. Вся эта фантасмагория, которая начинается на страницах, его поиски, в какой-то степени происходит и вокруг. Потому что то, что в жизни происходит с Мастером, так похоже на то, что происходит в безумиях этой бесовщины, которую сочиняет сказочник страшной-страшной сказки под названием, этот страшный-страшный тоталитарный мир.
Мастера гонят из союза, запрещают его пьесу, потом приходит арестовывать его рукопись, а потом арестовывать его самого. Когда арестовывают слово, арестовывают свободу, арестовывают жизнь, когда все это подвергают какому-то чудовищному уничтожению, становится так страшно выйти из кинотеатра, оказаться на улице. Потому что, кажется, что там ходят эти жуткие милиционеры, полицейские, эти стукачи, эти энкавэдэшники, эти страшные люди, которые тебя сейчас куда-то затащат, задушат или поместят в сумасшедший дом, в психбольницу. И возникает вот это чувство масштаба трагедии, масштаба какого-то непобедимого зла.
Нет победимого! Победимого! Вот в чем вся сила этой картины. Да зло горит, сам источник зла, этот жуткий город. Он горит, но остается рукопись. И она не горит. Рукописи не сгорают, то, что мы знаем наизусть. Там эта рукопись, которая цела, но пылает огнем вечности.
В этом фильме поражает его ответственность перед зрителем. Да, в этот фильм вложены немалые деньги, но они ответственно потрачены. Там все компоненты на высочайшем уровне, начиная от грима. Потому что весь грим и главных персонажей, и в массовках, и совершенно незаметных эпизодников, всё, каждая деталь, каждый штрих, каждый мазок точен и не случаен. Потрясающий художник! Я не говорю об операторе, я не говорю об удивительном композиторе Анне Друбич, которая написала музыку, эту безумную, бесовскую, а порой прекрасную, лирическую, полную любви и нежности. Потому что это роман. Потому что это история любви Мастера и Маргариты прорывается все время. Это звуки, прекрасные звуки любви, звуки нежности и звуки вечности, потому что любовь это и есть вечность.
Конечно замечательный кастинг, потому что все, начиная от эпизодников и кончая самыми главными героями Воланда великолепны. Наш Евгений Цыганов, которого немножко загримировали под Булгакова, но дело даже не в гриме, он похож какой-то сутью своей. Он удивительно тонко играет на каких-то микроулыбках, микровзгляде, микро каком-то прищуре, на очень, почти ювелирной работе лица. Он создает этот образ замечательного творца, замечательного человека, замечательного мужчины, который способен на такую любовь. Это художник, влюбленный в творчество, влюбленный в женщину, влюбленный в жизнь, которой его хотят лишить. Воланд, немецкий актер Диль, это смесь обаяния и отвращения, это, то самое, что есть Воланд — покоритель, творец зла и одновременно творец прощения, творец какого-то покаяния, какого-то уничтожения зла во имя правды, во имя любви. «О чем ты хотела бы меня попросить, ты лично, о чем бы ты хотела меня спросить?» — спрашивает он Маргариту на балу. Она просит его об одном, вернуть её к Мастеру, но это невозможно.
В финале это же они не встречаются, это скорее они в раю. Или это мысль автора, что просто они вечные не в жизни, а на небесах.
АНДРЕЙ МАРКОВ
Алла Ефремовна, Михаил Жванецкий как-то сказал, либо мы станем жить хорошо, либо мои произведения станут бессмертными. Вот, не кажется ли Вам в реалиях сегодняшнего дня, что и Булгаков обречен на бессмертие?
АЛЛА ГЕРБЕР
Я думаю, что Булгаков обречен на бессмертие не только в реалиях сегодняшнего дня, он вообще обречен на бессмертие. Даже, если жить будет хорошо. Такие, как Булгаков, обречены на бессмертие в любое время, в любую эпоху. Булгаковская тема, Булгаковское потрясающее одиночество перед собственной рукописью, Булгаковский талант, Булгаковская любовь, любовь художника, титана, человеческого величия – это всё есть в фильме, и поэтому он так и звучит.
Может быть, если долго рассматривать, а я знаю людей, которые находят в фильме недостатки, может, я тоже там найду что-то. Что где-то волосок не тот, или прямая не та, слишком кривая, или еще что-нибудь. Но я не хочу даже это искать. Я не хочу быть в данном случае кинокритиком, который будет рыться, копаться, и что-нибудь все-таки, конечно, найдет. Как сказал мне один мой знакомый: «В начале, да, в середине все провисает, к концу, пожалуй, берет». Я не знаю, потому что у меня ничего не провисало. Меня как захватил фильм, так я с ним и осталась на все 2 часа 40минут, которые он был на экране.
И я в данном случае разговариваю с вами совсем не как критик, а как Алла Гербер, как житель этой страны, я бы так сказала. Потому что этот фильм, это явление культуры, безусловно, и прежде всего, но это явление еще общественное, явление гражданское. Очень многое он нам, не то чтобы открыл, а очень многое с нами связал, с нами, с каждым. Я думаю, со многими, во всяком случае, сидящими в зале. Мы были с ним вместе, мы понимали, о чем он говорит, и мы соучаствовали в этом, мы страдали вместе с тем, как страдал Мастер, по каким-то другим, более современным, более сегодняшним событиям. Это страдание, это сопереживание было во время всего этого фильма.
И я очень благодарна режиссеру Локшину, очень благодарна сценаристу Кантору, замечательный совершенно сценарий, и всем-всем-всем-всем, кто творил этот фильм. Абсолютно всей группе, начиная от оператора, художника и кончая, самым обычным рабочим. Спасибо большое. Это событие, которое не забудется никогда, я думаю, и останется в нашей культуре, ну, просто навсегда.
АНДРЕЙ МАРКОВ
Спасибо, Алла Ефремовна.
АЛЛА ГЕРБЕР
Спасибо.
